55 
Лишь когда мы отмахали от станции по моим подсчетам метров двести, дед немного сбавил шаг. Видать краем глаза подметил, что я за ним не поспеваю. И это было еще одной странностью, буквально вопящей о том, что незнакомец совсем не тот, за кого себя выдает. Ведь, несмотря на мои проблемы со здоровьем, я все же был значительно моложе, а значит, это он должен был бы меня нагонять, а не наоборот.
«Только внешне» — теперь уже уточнил для себя. — «Кстати, имени то его я так и не спросил» — пришла вдогонку еще одна, слегка запоздалая мыслишка. — «Да и мое его не сильно то интересовало».
И хотя в метро уже давно почти не существовало никаких правил приличия, и все было подчинено лишь одному-единственному, свойственному скорее животному миру, желанию выжить, мы, скорее по привычке, чем из острой необходимости, все же представлялись друг дружке. Чаще всего, именуя себя вымышленными, приобретенными здесь, именами, кличками. Потому что настоящие, данные нам при рождении, большинству было слишком тяжело вспоминать. Ведь мозги сразу, словно подчиняясь некоему инстинкту, проводили аналогию с родными и близкими, мгновенно возвращали в прошлое, окутывая неимоверной, всепоглощающей болью. Вгоняя в депрессию. Мешая жить. Вот и старались все забыть, стереть из самых потаенных ячеек памяти малейшее упоминание об истинном себе, сознательно разрушая тот хилый мостик, по которому еще под час можно было бы заглянуть в прошлое. Будь на то желание.
— Меня зовут Обходчиком — сказал я, поравнявшись с дедом и немного отдышавшись.
— А меня уж давно все Дедом кличут. Так что я свое имя то запамятовал — заметил попутчик, будто в подтверждение моим мыслям. — Дед он и есть.
— А лет то вам сколько? — меня от самого начала интересовал этот вопрос.
— А шут его знаеть. Кхе, кхе — я, всполошившись, подумал, что он закашлялся, но оказалось, что это у него такой смешок. — Я еше до того, как жахнуло, дедом числился — «ага, так я тебе и поверил». Но все же решил замять с дальнейшими расспросами на эту тему.
Надо заметить, что я как-то незаметно позабыл о боли, и теперь шел вровень со стариком. А на душе мне отчего-то стало так спокойно, как не было уже много лет. Злость и паника убрались, словно и не было их вовсе. Осталась только безмятежность. Думать о чем-либо в раз расхотелось, а тьма перестала казаться такой гнетущей, пугающей. И я уже не понимал, кто, собственно, кому помогает.
Напомню вам, что мы шли по одному из наиболее страшных маршрутов метро. Гермозатворы Нахимовского по какой-то там причине были не заперты. Вернее не до конца заперты. И там разве что вывески «Добро пожаловать!», адресованной всем тварям, не хватало. Но она, судя по всему, им и не требовалась. Они и так не плохо справлялись, время, от времени делая набеги на близлежащие станции. Так некогда монголы с татарами, да печенегами в придачу, на Русь за данью и ясырем наскакивали. И если много веков назад былинные молодцы нехристям отпор давали, то сейчас эту миссию на себя возложили севастопольцы, отстреливая неисчислимое количество всевозможной нечисти. Этим же выходом пользовались местные сталкеры, предпринимая свои нечастые, в виду особой опасности, вылазки.
А еще я слышал, что на Нахимовском какие-то трупоеды поселились. Безобидные, похожие по повадкам на грифов, поедающих лишь то, что уже давно все есть отказывались. Сам то я подобных тварей никогда не видел. Да и не больно то хотелось. Мутант — на то он и мутант, чтоб, несмотря на кажущуюся неопасность, обходить его, по мере возможности, третьей дорогой. А то мало ли, что может стрельнуть ему в его уродливую башку.
Мы почти все время молчали. Дед лишь односложно отвечал на мои вопросы, не вдаваясь в более подробные изъяснения.
— А вы к секте какой отношение имеете, или сами по себе? — спросил я, когда нависшая тишина, затянулась без меры.
— Я к Богу отношение имею. Ему одному и служу — пробасил дед, и, словно желая убедить меня в этом, осенил себя крестным знамением. — Потеряли люди веру то. Да и не удивительно сие. Чего ж тут удивляться, ежели они в себя не верят. Теряя обличие, превращаются постепенно в таких же, с коими воюют, тварей.
— Мутация — кивнул я.
— Я тебе о душе глаголю, отрок непутевый — он еще прибавил децибел, и его голос, подобно иерихонской трубе, гулко разлетелся по всему тоннелю. А я уже пожалел, что вступил на столь скользкую стезю, настороженно водя фонариком по сторонам. Такого мог не услышать разве что глухой. И если как раз в это время, какая тварь вышла на охоту, то уж наверняка рванула сюда.
55 
