Джипа бросала на отца взгляды, от которых у него могли бы волосы зашевелиться на голове.
Только когда она почувствовала, что может говорить без крика, она спросила:
— Значит, ты попытался продать меня?
— Ты слишком много придаешь этому значения, Джина. — Сэл сидел на софе рядом с женой, небрежно откинувшись на подушки, но виновато опущенные глаза выдавали его напряжение.
— Слишком много? Я что, принцесса из замка? А ты — всевластный феодал? Бог мой, прямо как в старых романах! — Она остановилась, ткнув в его сторону пальцем. — Только разница в том, что сейчас двадцать первый век!
— Женщины всегда были слишком эмоциональны, — проворчал Сэл. — Вот почему мужчины управляют миром.
— Ты так думаешь? — Тереза хлопнула мужа по плечу. — Мужчины управляют миром только потому, что женщины им это позволяют.
В другой раз Джина бы улыбнулась, но не сейчас. Ей хотелось, чтобы в полу открылась огромная дыра и она бы туда провалилась. Что должен был чувствовать Адам, когда отец выложил ему этот свой чудный планчик?
— Ты сама говорила, что Джине пора замуж, — сказал Сэл, искоса взглянув на Терезу.
— Да, но не таким способом. И не за Кинга.
— А чем он плох?
Ничем, подумала Джина, но она была далека от того, чтобы сказать это вслух.
— Да есть... кое-что, — вздохнула Тереза.
— Ты так хорошо его знаешь? — удивленно поднял брови Сэл.
- Да уж получше, чем ты!
Дискуссия продолжалась. Аргументы сыпались то с одной, то с другой, то с обеих сторон сразу. Джина уже почти не слушала родителей. В их семье споры и ссоры были такой же неотъемлемой частью, как улыбки и веселые подшучивания.
Джина и ее братья жили со смехом, громкими криками, тычками и объятиями, но всегда с сознанием того, что они любимы.
Хотя сегодня в том, что отец ее любит, она могла бы и усомниться. Ее взгляд метался по комнате, останавливаясь на фотографиях, которые заполняли собой все свободное пространство на стенах. Там были совсем старые карточки ее прабабки и прадеда, снимки итальянских родственников, с которыми она никогда не встречалась, и фотографии с ней, Джиной. С ее первой лошадью. И тогда, когда она была лучшей нападающей в их школьной команде по софтболу. На выпускном вечере. На вручении диплома. Были и другие ее фотографии, но на всех них Джина была одна. Ни мужа. Ни детей.
Просто милая тетушка Джина.
Старая дева.
Джине всегда хотелось иметь свою семью. Она часто думала о том, как станет матерью, когда придет ее время. Но в последние два года, глядя, как растут семьи братьев, а она по-прежнему остается одна, у нее появились сомнения, что ее жизнь пойдет по этому пути.
Закончив круговое движение по комнате, девушка сосредоточила взгляд на танцующих пылинках в потоке солнечного света, струящегося из широкого окна.
Сэл хмуро посмотрел на дочь.
— Возможно, все это пустые разговоры. И нечего тебе, Джина, горячиться. Адам все равно отказал мне.
— Конечно, отказал, — сказала Тереза, потянувшись, чтобы дать мужу еще один тычок. — Адам Кинг совсем не тот человек, чтобы позволить так просто загнать себя в угол. К тому же... есть в нем все-таки какая-то мрачность.
Сэл закатил глаза, и даже Джина коротко хмыкнула. Ни один мужчина, которому не нравились спагетти, не мог быть допущен в мир Терезы Торино.
— Да брось, — возразил Сэл. — С ним все в порядке. Кинг деловой человек. И он достаточно обеспечен, чтобы мы могли не беспокоиться, что он женится на Джине ради денег... А еще, — продолжил он, — ему нужна жена.
— У него уже была жена, — отрезала Тереза.
— Значит, ты решил ввести меня в вашу игру со скамейки запасных, так что ли? — с вызовом бросила Джина.
— Не так уж хорошо быть одной.
— О боже! — Джина уперлась взглядом в лицо отца. — Не слишком ли часто вы это повторяете? Может, пора и музыку сочинить? Славная бы получилась песенка.
— Нечего тут умничать, — сказала Тереза.
Джина с восхищением посмотрела на свою мать. Привычный ход. Минуту назад Тереза спорила с мужем, но тут же встала на его сторону, как только увидела, что на него нападают.
— Мам, я знаю, что папа хотел сделать как лучше, но это... это... — она тряхнула головой. — У меня просто нет слов. Неужели вы не понимаете? Унизительно чувствовать себя пешкой в чужой игре.
Тереза вздохнула: