50 
— Хотите, чтобы я присмотрела за Джуниором?! — испуганно воскликнула Грейс. — А если он расплачется?
— Возьмешь его на руки. — Берни пожал плечами. — Вот и Нил поможет тебе. После ужина мы заедем за сыном, а потом вернемся в гостиницу. У нас там зарезервирован номер. Ну, пожалуйста, Грейс! Мы с Тришей так давно никуда не выбирались вдвоем.
— Красное вино при свечах и шоколадное суфле… — мечтательно произнесла Триша.
— И можно держаться за руки под столом, — добавил Берни. — Кроме того, вы с Нилом — крестные Джуниора, так что не отлынивайте от своих обязанностей.
Не прошло и получаса после отбытия Берни и Триши, как малыш проснулся.
— А я-то надеялась, что он проспит весь вечер, — вздохнула Грейс. — Почему бы тебе не взять его на руки, Нил?
— Но ведь ты же женщина и должна больше знать о детях.
— Откуда мне о них знать? К тому же ты мужчина и должен уметь справляться со сложностями.
— Ладно, будем баюкать Джуниора по очереди.
Так они и сделали. Однако малыш и не думал успокаиваться. Тогда Нил подогрел заранее приготовленную Тришей бутылочку с молоком и подал ее Грейс. Джуниор припал к соске, будто не ел несколько дней. Когда он напился, Грейс протянула малыша Нилу.
— Держи. И бутылочку тоже. Пусть допьет. А я пока уберу со стола.
Тот взглянул на нее, даже не пытаясь взять ребенка.
— Что происходит?
— Ничего. Просто сейчас твоя очередь держать Джуниора.
— Я никогда в жизни не кормил ребенка, — взволнованно произнес Нил.
— А малышу все равно.
Джуниор нетерпеливо пискнул, и Нилу поневоле пришлось принять его на руки. Сначала он ощутил тепло тяжеленького детского тельца, потом Джуниор поднял на него голубые глаза. Соска вновь была во рту малыша, и тот довольно причмокивал.
К горлу Нила почему-то подкатил ком. Справившись с ним, он произнес:
— Кажется, это не так уж сложно…
Когда Джуниор опустошил бутылочку, Нил усадил его к себе на колени. Мальчик был таким маленьким, беспомощным…
Как можно обидеть ребенка? Всплывший в голове Нила вопрос наверняка был навеян разговором с Сарой. Как знать, может, и моя мать испытывала такую же нежность, когда держала меня на руках? — подумал он затем. Ответа ему уже никогда не узнать.
— Нил? — шепнула Грейс. — Что случилось?
Он поднял голову. Перед ним стояла красивая женщина с копной светлых, сияющих в свете лампы кудрей. Что, если бы это был их ребенок — его и Грейс? Какие чувства испытывал бы он тогда? Столько вопросов, что впору бежать от них на край света, мрачно подумал Нил.
— Наверное, нужно положить Джуниора в постель.
— Да, — тихо произнесла Грейс. — А потом ты расскажешь мне, что происходит.
Может, расскажу, подумал Нил, неся малыша в спальню. А может, нет. Сейчас ему стало странно, что он задумался об общем с Грейс ребенке. Это означало бы принятие определенных обязательств. А также — наличие любви. Но он не любит Грейс. А она? Любит его?
Уложив сонного Джуниора, Нил хмуро уставился в стену. Ему живо припомнилось, как они занимались сегодня любовью, какой нежностью были пронизаны ласки Грейс. Что это, если не любовь?
Однако Нил не хотел, чтобы она любила его. Просто не знал, что ему делать с этой любовью, вот и все. Пора возвращаться в Лондон.
На кухне Грейс заваривала чай.
— Ты рассказал мне все, что узнал о своих родителях, — с подчеркнутым спокойствием заметила она, — но ни словом не обмолвился о своих чувствах по этому поводу.
— Я еще сам в них не разобрался.
— Но какие-то эмоции ты испытываешь!
— Не дави на меня, Грейс, — сдержанно произнес Нил.
— Как же мне тогда понять, что происходит в твоей душе?
— А зачем тебе это?
Она опустила взгляд.
— Мы вместе провели минувшую ночь. Потом полдня занимались любовью. Неужели это ничего не значит для тебя?
— Разумеется, значит! Но при чем тут мои родители?
— Что это означает для тебя, Нил?
Он посмотрел в ее глаза и понял, что она боится ответа. И подозрение о ее любви почти переросло в уверенность.
— Все-таки не дави на меня, ладно?
Грейс с видимым усилием проглотила то, что вертелось на ее языке.
— Хорошо. Я сама не люблю, когда меня подталкивают к чему-то… особенно, когда речь идет о живописи.
Нил не ожидал подобного понимания.
— Ты замечательная женщина, — хрипло вырвалось у него.
50 
