30 
Мать выглядела возмущенной.
— Почему ты не сказала мне, что нужно печенье? Я бы испекла его вчера вечером!
— Извини, я плохой организатор. — Лора поцеловала обеих. — Бабушка, нам нужны салфетки и сидр. Три бутылки. И маленькие стаканчики.
— Не шампанское?
— У нас нет разрешения на использование алкоголя в рекламных целях. — К тому же неизвестно, как отреагируют семидесятилетние мужчины на выпивку в середине дня. — Сидр.
— Что происходит, Лора? — не унималась мать.
— Сегодня у нас рекламная акция. Мне нужна ваша помощь.
— Но… у меня были другие планы. Я думала, что говорила тебе, но, быть может, забыла. Если бы ты сказала раньше…
— Ты позавтракаешь с ним в другой раз, — встряла бабушка.
Позавтракает с кем? С доктором Ридом? Лоре хотелось закидать мать вопросами, но она сдержалась. Мама сама все расскажет.
Мама с бабушкой ушли, и Лора начала расставлять столы: один для печенья, другой для сидра. С цветами проблем не будет, подумала она, накрывая столы белоснежной кружевной скатертью и чувствуя, как поднимается у нее настроение.
Интересно, куда они засунули старый приемник?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
К радости Лоры, бабушка загорелась идеей рекламной акции. А вернувшаяся с печеньем мать сказала, что это слишком дорого и довольно глупо. Поставив коробки с печеньем на стол и даже не сняв пальто, она пробурчала:
— Мне кажется, у нас совсем немного денег.
— Это новое пальто? — сузила глаза Лора.
Анжела вздрогнула.
— Это? Да нет, оно старое, просто…
— Мама, это новое пальто, — пригвоздила Лора.
— Ну да, может быть.
Лора подошла ближе к матери — та была накрашена. Накрашена! И ее голубое платье дочери тоже было незнакомо. Как и счастливый блеск в глазах.
Мать изменилась.
— Как я уже говорила, — повторила мама, взявшись за дверную ручку, — у нас мало денег, а печенье и сидр дороги, не говоря уже о цветах.
— Может быть, ее секретный план наконец сработал, — хитро прищурилась бабушка, надевая желтый фартук.
— Ты про лилии? — переспросила мать.
Лора смотрела на них обеих, открыв рот от изумления.
— Вы знали?
Бабушка цыкнула.
— А по-твоему, я действительно думала, что ты выращиваешь в оранжерее наркотики?
— Честно говоря, Лора, — добавила Анжела, — ты работала с лилиями с тех пор, как начала учиться в университете. Теперь ты запираешься в оранжерее каждое утро и полвыходных. Не нужно большого ума, чтобы догадаться.
— А кроме того, ты иногда звонишь мистеру Питту. Когда ты была у Виктора, он позвонил и пообещал через одну-две недели привезти бумаги на подпись. Еще сообщил, что датчане в нетерпении. Я подумала, что это пароль, как в ЦРУ, — сказала бабушка.
— Это не пароль.
— Я спросила, хочет ли твой мистер Питт, чтобы ты перезвонила, и он ответил «нет», но попросил, чтобы я передала тебе. Извини, я чуть опоздала.
— В следующий раз записывай на бумажке.
— Зачем что-то писать, если тебя все равно нет дома? Хоть сейчас ты расскажешь нам, в чем дело?
— В ее лилиях, — повторила мать.
— Так зачем же ей адвокат для лилий?
— Для патента, — улыбнулась мама, глядя Лоре в глаза. — Датчане — крупнейшие производители лилий в мире. Если они интересуются чем-то, чего добилась Лора, они должны сотрудничать с адвокатами, чтобы получить это; но и ей придется запатентовать свое новшество, потому что в Соединенных. Штатах только изобретатель имеет право на патент, а уж никак не покупатель. Я права?
— Зачем я скрывала это от тебя, мам? — рассмеялась Лора.
— Да уж.
— Мой цветок уже практически запатентован. Но пока все не закончится, я не должна никому ничего рассказывать о нем. Что я и делаю.
— Ты чудо!
— Спасибо, — хихикнула Лора.
— Теперь осталось только найти тебе мужа.
— Мам!
— Хорошо, хорошо, твой секрет в безопасности, милая, — сказала Анжела, уходя.
— Ба, — грозно предупредила Лора, надвигаясь на бабушку, — это все еще секрет!
Элла выглядела оскорбленной.
— Я знаю.
— И это значит, что его не нужно рассказывать всем…
Цыкающий звук сопровождался нахмуренными бровями и руками, упертыми в бока.
— Лора Роза Гиффорд! Не говори со мной так, будто я ребенок. Я знаю, что секреты надо хранить, и никому не скажу про цветок по той простой причине, что не знаю, что говорить, — ты не сказала ни мне, ни матери ни слова.
30 
