Особенно,... 
140 
В восьмом часу Домициану сообщили, что подтвердились прежние сведения: хаттам удалось взять в заложники трех трибунов, включая трибуна высшего ранга Новия Клара. Разгневанный Домициан после этого известия отдал приказ о казни шести центурионов той когорты, которая бросила щиты и мечи и позорно бежала при виде вооруженной женщины. Этот приказ вселил леденящий ужас в командиров всех рангов во всех легионах.
Марк Юлиан поклялся положить конец всем этим карам. Он уже пересекал двор, направляясь в резиденцию Императора и намереваясь во что бы то ни стало добиться у него аудиенции, как вдруг ему повстречался Лициний Галл, знаменитый гурман, спокойный и рассудительный Сенатор, на которого можно было положиться. Лициний Галл выполнял сейчас при Императоре роль одного из главных стратегов. Марк отвел в сторону Галла и лаконично объяснил ему суть дела, назвав поименно всех, кого должны были казнить. Он хотел посвятить во все подробности еще кого-нибудь на случай, если Домициан велит бросить его в темницу или же отправит в ссылку после конфронтации, которая неминуемо должна была произойти во время их свидания.
— Слава всем богам, что ты идешь к нему! — воскликнул Галл, когда они расходились. — Он слушает лишь тебя одного.
— Еще слишком рано благодарить меня. Даже у самого осторожного укротителя диких зверей случаются неудачные дни, когда его питомцы выходят из повиновения и могут пронзить его клыками. Завтра, если я еще буду жив и свободен, мы должны повидаться в десятом часу. У меня есть к тебе предложение. О месте встречи я сообщу через твоего слугу.
Марк Юлиан все-таки сумел добиться аудиенции у Домициана, сказав его первому секретарю, что ему удалось как следует разглядеть женщину. Он сделал ставку на повышенный интерес Домициана к Ауриане и не ошибся. Через четверть часа центурион личной гвардии провел его к Императору.
Домициан находился в главном зале крепости, где сидел, царственно развалившись под знаменами в кресле главного судьи. В этом огромном и величественном храме легионов он производил несколько несерьезное впечатление своим помятым и неухоженным видом. От недосыпания глаза его распухли. Скорее всего, обессилев от допросов, он уснул и провел ночь прямо здесь, в этом каменном кресле. И лишь огонь презрения, горевший в его глазах, говорил о том, что разум Императора бодрствует. Казалось, от него веет мраком и затхлостью, которые окутывали его, словно туман.
На полу у ног Домициана валялась разломанная катапульта, из которой хатты обстреливали Восьмой легион. Ее нашли в лесу на следующий день и притащили Императору, чтобы он мог убедиться в хитроумии врага.
При виде Марка Юлиана лицо Императора осветилось улыбкой, слабой, как зимнее солнце. Ему доставило огромное удовольствие видеть своего первого советника небритым и грязным, как и он сам.
— Итак, дружище, — сказал Домициан с тихой злобой, — я что-то не слышал о каком-либо кораблекрушении поблизости. Видимо, из всех путешественников спасся лишь ты один?
— Должен поздравить тебя с тем, что о кораблекрушении ты выразился как об очень желанной вещи, о такой, как, например, посещение бани.
— Быстро говори, в чем дело, и уходи.
— Как скажешь, — спокойно ответил Марк. — Должен сказать тебе, что оружие в крепости варваров обнаружить не удалось.
— О женщине! — Домициан рявкнул так, что в зале заметалось эхо, многократно отраженное от стен и потолка, и задрожало пламя факелов, освещающих помещение. — Из уцелевших легионеров ее не видел никто. Ты стараешься запутать меня в своей лжи.
— Вовсе нет, — Марк Юлиан терпеливо улыбнулся, словно он имел дело не с грозным Императором, а с ребенком, которого нужно было чем-то утешить, но все это время его не покидало ощущение, что он ходит по лезвию меча над пропастью, на дне которой копошатся змеи. — Я видел ее вполне отчетливо и все же остался жив.
— Лишь на время, если ты и дальше будешь вести себя с такой вызывающей дерзостью.
Император сделал знак слуге в белой одежде, стоявшему у стены, приказав подать вина и воды, так как их запасы около Домициана иссякли, затем его глаза, нехорошо засверкав, опять уставились на Марка Юлиана.
— Где ты видел ее, Юлиан? И где ты был сам?
Этого вопроса Марк Юлиан опасался больше всего. Ему было знакомо состояние человека, который подвергся судебному преследованию и, затаив дыхание, ждет приговора судьи. Он не осмелился лгать, ведь Домициану, если бы он захотел узнать подробности, ничего не стоило узнать правду. Марк остро осознавал необходимость жить. Ауриана жила, вот почему и он должен был жить дальше. Вот если бы только он мог защитить ее, окружить высокой, прочной стеной.
140 
