Особенно,... 
158 
Каждый день она вставала до рассвета, всегда бодрая и энергичная, будто бы и вовсе не ложась спать. Оставшись одна в палатке, она совершала обряд Рамис перед огнем и молилась Фрие, чтобы та утешила и уберегла Авенахар. Затем она одевала свой серый плащ, натягивала на ноги подобие сапог из шкур и отправлялась в очередной обход по глубокому снегу, осматривая склады, и проверяя, как идет работа по укреплению стен. Затем, присоединившись к воинам, она метала копья по мишеням на специальной площадке. Ауриана безошибочно угадывала тех, кто падал духом, и, оставшись с таким человеком наедине, ободряла его. Ее слова действовали как целебный мед и заряжали энергией как душистый, только что испеченный хлеб. Ночью она ложилась спать последней, обессиленно падая на соломенную подстилку. От постоянного недоедания ее глаза приобрели особый блеск. Даже Ателинде не было известно, как голодала ее дочь. Ведь для того, чтобы поддерживать жизнь в двух римских трибунах, Ауриана регулярно отдавала им часть своей доли и делала это тайно. Позаботилась она и о том, чтобы с ними обращались соответственно их рангу.
К своему собственному удивлению впервые в жизни она со страхом ждала весну. Ей было ясно, что обещание вечной жизни не сбудется и что свобода растает вместе со снегом. Весна же ворвалась в жизнь обитателей Пяти Родников быстро и неожиданно. Первыми о ней возвестили своим клекотом лебеди.
Положение хаттов ухудшилось. Теперь они получали пищу только каждый третий день. Священник по имени Груниг приказал разломать пустые лари, где раньше хранилось зерно, и выставить их под открытым небом, чтобы боги могли видеть их беду. Фастила жевала кору — от этого притуплялось ощущение голода. Вокруг Беринхарда Ауриане пришлось выставить охрану, иначе к нему могли подкрасться ночью и убить на еду. Собаки в крепости стали исчезать одна за другой. Даже крысы во избежание близкого конца почти все оставили зимовку.
У каждого в мыслях было только одно — еда. Каждый круглый камень напоминал хлеб, каждая лужица воды вызывала ассоциации о густой, наваристой похлебке. Одежда износилась до нитки, поэтому надевали на себя все, что имели и так ходили, спасаясь от холода, под несколькими слоями тряпья. По ночам люди сбивались в большие кучи. От высокомерия не осталось и следа — перед голодом все были равны, что жена вождя, что рабыня.
Однажды утром, когда снега начали отступать и обнажили безобразные проплешины из черной грязи с первыми побегами зелени, Труснельда увидела, как орел, отливавший на солнце золотом, уронил в траву за стенами крепости израненного и окровавленного горного кота. Очевидно, нести его было не по силам властителю небес. Орел взмыл вверх, энергично махая крыльями, и исчез в глубокой небесной синеве.
— Мы — это тот горный кот, — объясняла вечером Труснельда всем, кто собрался около главного очага. — А Рим — орел. Случившееся говорит о том, что нас схватят и понесут. Нас сильно поранят, но в конце концов упустят, и мы будем жить свободной и вечно молодой жизнью.
Мало кто из ее слушателей поверил этим предсказаниям. Ауриана подумала, что для многих приход римлян стал бы благословением. Ведь своих рабов они по меньшей мере регулярно кормили.
Ночью на Совете Воинов долго обсуждали, стоит ли высылать из крепости отряды для устройства засад на случай проникновения римской кавалерии к Пяти Родникам. Главным затруднением были тропы, кое-где еще не очистившиеся от снега, поэтому был риск, что воины, напавшие на римлян, не сумеют быстро отступить. Произошло резкое столкновение мнений, но решение так и не было принято. Это чрезвычайно тревожило Ауриану.
Наконец, после четвертого полнолуния, задолго до того, как лучи солнца озарили верхушки пихт, стоявших перед восточной стороной крепости, пятнадцать разведчиков покинули ее. Им было приказано узнать, где римляне. Вернуться они должны были в сумерках независимо от успеха поиска. Самым большим успехом, конечно, было бы обнаружить, что римлян нет. Это бы означало, что римлянам не удалось узнать о месте нахождения хаттов, которые в этом случае получили бы возможность восстановить силы после мучительной зимовки и подготовиться к встрече врага.
Наступил вечер, но ни один из пятнадцати разведчиков не вернулся. У Аурианы появился неприятный холодок под ложечкой в предчувствии беды. Витгерн и Зигвульф, а также другие воины, знавшие о разведчиках, старались не показывать виду, но в глубине души у них тоже была тревога. Жена Витгерна догадалась о неприятностях по хмурому лицу мужа.
158 
