7 
— Эта новорожденная девочка принесет раскол, она нарушит древние обычаи, но, в конце концов, она одумается и, приложив все свои силы, вернет и спасет древний порядок на нашей земле. Она выдержит ордалии[2] на великом судилище. Но дальнейшая ее судьба неясна мне, потому что мы — сами творцы своих судеб, просто не все знают об этом, и потому эта девочка будет дальше жить так, как велят ей ее разум и воля. Или выберет смерть…
— А потом я вижу мрак. Этот мрак необходимо рассеять светом. Придет время, и она убьет своего сородича… но тем самым спасет его…
Холодная рука ужаса сжала сердце Херты. «Убьет одного из сородичей? — думала она. — На кого из нас в будущем подымет руку этот младенец? Какую злую шутку задумали сыграть с нами Богини Судьбы? И как может Рамис благословлять такой ужасный рок?»
Херта задумалась над тем, нормальный ли это вообще ребенок, зачат ли он в добрый час и от мужа? Из уст в уста передавались предания о женщинах, которыми овладевали демоны. «Дети, родившиеся от такого противоестественного союза, сначала выглядели как обычные человеческие существа», — вспомнила Херта с растущим беспокойством в душе. Но тут же она принялась бранить себя за то, что верит женским досужим россказням.
— А теперь принесите ее ко мне, — тихо сказала Рамис, не открывая глаз.
Когда Фредемунд поднесла ребенка к жрице, та вынула амулет. Это был маленький мешочек из черной кожи, висящий на простом ремешке. Рамис надела ремешок на шейку младенца.
— Многие будут стремиться отобрать у нее жизнь, но эта девочка должна долго жить и то, что я ей даю, это самое надежное средство для ее защиты. Более сильным средством я не обладаю. В мешочке лежит святая земля, которую называют «аурр», это подлинная земля, взятая из колеи, оставленной колесницей Безымянной Богини, той, которая объезжает весной земные просторы. Этого ребенка следует назвать в честь святой земли, потому что вся ее жизнь будет подлинным жертвоприношением земле… Я хочу, чтобы земля покровительствовала тебе и защищала тебя, Ауриана.
Рамис открыла мешочек, достала оттуда щепотку земли, смочила ее своей слюной и нарисовала на лбу девочки, проведя пальцем, руну долгой жизни. Затем она снова закрыла мешочек и положила его на грудь младенца.
«Что же им теперь делать? — лихорадочно соображала Херта. — Следует ли им оставлять ребенка, который «вынужден будет убить своего сородича», у себя и растить его?» Херте пришла в голову мысль послать гонца с известием в лагерь к Бальдемару. Но жив ли он еще? Херта чувствовала, что водоворот противоречивых чувств и сомнений засасывает ее и тянет на дно — в черную бездну.
— Ты задала вопрос о Бальдемаре? — внезапно спросила Рамис.
Херта затаила дыхание. Она ведь не проронила вслух ни единого слова. И чтобы скрыть свои мысли от безжалостного дара ясновидения сидящей напротив нее жрицы, Херта опустила глаза.
— Его судьба не изменит ему, он будет долгое время славен и удачлив. Сегодня он рассеит силы противника — людей-волков, и начнется его процветание. К нему будут стекаться все лучшие воины округи, покидая других вождей, его ратники будут устремляться в бой единым мощным потоком, подобно пенистой морской волне, накатывающей на берег. Люди назовут его Освободителем и Победителем волков, а также Защитником родной земли.
Херта облегченно улыбнулась и повернулась, чтобы взглянуть на Ателинду, но молодую мать моментально сморил крепкий сон, как только Рамис взяла у нее ребенка.
— Слава его побед будет греметь, имя сиять, как небеса, усыпанные ясными звездами…
Речь Рамис текла гладко и легко, но внезапно слова замерли на ее устах. Херта быстро взглянула на ясновидящую, чтобы понять, в чем дело. Выражение лица Рамис резко изменилось, оно больше не было безмятежным, на секунду ужас исказил черты жрицы.
Когда Рамис изрекала свои пророчества, она как бы шла по извилистой тропе, и часто она бывала изумлена не меньше своих слушателей тем, что открывалось ей за очередным крутым поворотом. Казалось, ей не хотелось продолжать своей речи, ее охватило сильное желание избавить слушателей от того страшного известия, которое она должна была сообщить им. Но Рамис не имела права ничего умалчивать и скрывать. Как бы ни было неприятно или даже ужасно пророчество, прорицательница должна была вслух изречь его, иначе это могло повредить священному закону жизни. Ведь источником пророчеств были сами стихийные силы природы, а в природе красота и ужас сплетены в неразрывное единое целое.
7 
