— Откуда же у него…
Торгильд толкнул Сунию в бок.
— Прочисти уши, незнайка. Одна благородная дама подарила ему виллу у моря стоимостью свыше двух миллионов. Да еще сам Император прислал ему миллион, который принесла хорошенькая невольница, вся в золотых кудряшках. Она тоже досталась Аристосу, — Торгильд перевел взгляд на Ауриану, сидевшую напротив. — Как ты думаешь, не странно ли то, что мы до сих пор так ни разу и не видели его. Целадон говорит, что иногда попадается ему по дороге. Ауриана, что случилось?
Юноша-невольник, работавший на кухне, двинулся вдоль стола с чугунным котлом в руках, раздавая добавку, которая звучно шлепалась в деревянные миски. Ауриана поднесла свою миску к чадящему светильнику и стала внимательно разглядывать содержимое, наклоняя поочередно края миски.
— Подождите, пока принесут бобы, — наконец тихо произнесла она.
— Крысиный помет? — спросил Торгильд, нагнувшись в сторону миски. — Неужели они не в состоянии изобрести какое-нибудь новое развлечение для себя?
Гладиаторы обменивались взглядами, в которых сквозило отчаяние и покорность судьбе. В столовой воцарилось напряженное молчание, прерванное громким, плачущим голосом Сунии.
— Это невыносимо! Я больше не могу. Я хочу умереть!
Вскочив на ноги, Суния схватила свою миску и бросила ее об стену с такой силой, что та раскололась. Ячменное варево стало медленно сползать по стене вниз. Десятки удивленных лиц уставились на Сунию, а та, зарыдав, барабанила кулаками по столу.
— Я хочу курятины! Курятины! Самой обычной курятины!
Ауриана медленно встала. Ее лицо застыло в суровом напряжении. Гнев, не утихавший в ней из-за постоянных, каждодневных унижений, оскорблений и придирок, готов был выплеснуться наружу. Демон, дремавший в ее истерзанной душе и выжидавший своего времени, окреп и разорвал сдерживавшие его цепи. Увидев ярость на лице Аурианы, Коньярик почувствовал страх. «Клянусь Хеллем, — подумал он, — с таким выражением лица она ходила в самые решительные схватки, забывая обо всем на свете. Мне это выражение слишком хорошо знакомо».
— Ауриана, если тебе жизнь дорога, сядь на свое место, — спокойно, но настойчиво обратился к ней Коньярик.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Когда мы воевали с ними, я отдавала часть нашей пищи римским пленным, а ведь мы голодали. В ответ на это эти самые богатые из всех людей мира швыряют нам грязь в лицо и называют это едой. Кто-то должен сказать им, что мы не потерпим этого.
— Ауриана! Ведь мы не дома. Они убьют тебя!
Ауриана оставила его слова без ответа.
— Я попробую принести что-нибудь съедобное, — сказала она Сунии.
Все новички уставились на нее, одни с недоумением, другие с надеждой. Некоторые по-прежнему верили в ее фантастические способности.
По привычке, ставшей частью ее натуры, Ауриана сразу же огляделась в поисках какого-нибудь предмета, который мог бы заменить оружие. Ничего не обнаружив, она устремилась к узкой арке, где находился выход в коридор, соединявший их столовую с другими столовыми. Она понимала, что действует опрометчиво и безрассудно. Она помнила предупреждение Марка Юлиана, но в этот момент чувствовала себя диким животным, задыхающимся в спертом воздухе тюремной клетки и рвущимся изо всех сил на волю за глотком воздуха. Она совершенно не думала о последствиях своего поступка.
Коньярик вскочил из-за стола и схватил ее за тунику.
— Это безумие! Ты понимаешь, где мы находимся?
Ауриана вырвалась. Слезы застилали ее глаза и мешали смотреть, но походка была решительной и уверенной. Коньярик понуро сгорбился за столом, обхватив голову руками.
— И когда же до нее дойдет, что здесь она не дочь Бальдемара?
Суния смерила его холодным взглядом.
— Ты глупец, Коньярик! Она все еще дочь Бальдемара.
Пройдя под аркой, Ауриана почти сразу очутилась в смежном помещении, окрашенном коричневой и серой красками. Сюда гладиаторам Третьего яруса вход был строго настрого запрещен. В этом более просторном зале обедали и ужинали ветераны Второго яруса. Все три зала были расположены последовательно, от низшего ранга к высшему, и шум банкета в честь Аристоса звучал здесь гораздо сильнее.
Ауриана решительной походкой направилась по проходу между двумя рядами столов, поверхность которых блестела от пролитого масла и вина. Ее одежда мало чем отличалась от той, в которую одевались проститутки, сновавшие по залу, поэтому присутствие Аурианы поначалу не вызвало тревоги. Вокруг нее слышались угрозы, ругань, уверения в вечной дружбе, песни. За несколькими столами играли в кости, и там лежали стопки тускло поблескивающих золотых монет. Игроки то и дело ссорились и стучали кулаками по столу, хватали друг друга за грудки. Проголодавшиеся накладывали себе в миски еду из больших котлов, откуда шел парок. То, что они ели, было похоже на тушеное мясо, только очень странного, темного цвета. Девочка лет семи, почти обнаженная, если не считать пояса, украшенного драгоценностями, и венка из виноградных листьев на голове, танцевала на одном из столов, пошатываясь, словно ей дали хлебнуть вина. Мужчины, сидевшие за этим столом, медленно хлопали в ладоши в такт ее танцу. «Подземное царство мертвых душ!» — возникла в голове Аурианы тревожная мысль.