17 
Я почувствовала укол вины. Танатос была права. Возможны худшие события, нежели смерть, и они происходили с людьми, которых ты оставлял позади. Я склонила голову и подошла к Старку, беря его руку в свою.
— Извините. Вы правы. Я не должна была так говорить.
Танатос добро улыбнулась мне.
— Возвращайся на вокзал. Помолись. Поспи. Найди утешение и назидание в словах, которые произнесла нам Никс:
Держите эту ночь и исцеление в памяти.
Нуждаетесь в силе и мире вы для этой борьбы.
Она помедлила, тяжело вздохнула и добавила, — Вы так молоды.
Мне хотелось закричать, я знаю! Я слишком молода, чтобы спасать мир! Вместо этого я безмолвно стояла там, чувствуя себя глупой и бесполезной, в то время как Танатос нагнулась и взяла тела Фантома и Гвиневры, обернув их в свои просторные юбки и нежно прижав к себе, как будто это были спящие младенцы. Тогда она двинулась к Калоне, говоря:
— Идем со мной. Я должна донести до Сыновей Эреба печальные новости о смерти их Мастера меча. Пока я делаю это, тебе следует начать строительство костра для Дракона и этих малышей. Тогда когда мы зажжем этот костер, я официально объявлю тебя Воином Смерти. — Больше не взглянув на меня, Танатос вышла из манежа. Калона последовал за нею, не глядя на Старка или меня.
— Кстати, ваша команда отстой, — Николь также прошла мимо нас, тряся головой.
Я чувствовала взгляд Старка на себе. Его рука казалась каменной. Я посмотрела на него, уверенная, что он собирался встряхнуть меня, или завопить, или, по крайней мере, спросить, что, черт возьми, со мной не так. Опять.
Вместо этого он раскрыл свои объятия и сказал:
— Иди сюда, Зет, — он просто любил меня.
Четвертая глава
Аурокс.
Аурокс бежал, не зная и не беспокоясь о том, куда заведет его собственное тело. Он понимал только, что должен убраться подальше от круга и от Зои прежде, чем совершит очередное злодеяние. Ноги, полностью превратившиеся в раздвоенные копыта и рвавшие в клочья плодородную землю, с нечеловеческой скоростью несли его сквозь зимние спящие лавандовые поля.
Подобно ветру, омывающему его тело, эмоции хлестали сквозь Аурокса. Смущение — он ведь не собирался никому причинять вреда, но при этом убил Дракона и, возможно, даже Рефаима. Гнев — им манипулировали, управляли против его воли! Отчаяние — никто никогда не поверит, что у него не было намерения навредить кому-либо. Он был зверем, созданием Тьмы. Сосудом Неферет. Все будут его ненавидеть. Зои будет его ненавидеть! Одиночество — и все-таки он не был лишь безмозглым Сосудом. Произошедшее в эту ночь не имело значения. Как не имело значения и то, что Неферет смогла его контролировать. Он не будет, не станет больше принадлежать Неферет. Только не после увиденного им сегодня ночью… не после того, что он пережил.
Аурокс ощутил Свет. Даже если он и не был способен принять и объять его, он узнал силу доброты Света внутри магического круга, распознал его красоту в момент призыва стихий. До того мгновения, как тошнотворные струи Тьмы заявились и выпустили наружу живущего внутри него зверя, он заворожено следил за переворачивающим душу ритуалом, кульминацией которого стал Свет, стирающий прикосновения Тьмы и с земли, и с него самого. И пускай для него момент очищения продлился всего лишь минуту. Чтобы осознать содеянное, Ауроксу этого оказалось достаточно. А затем только гнев и вполне понятная ненависть, которую Воины к нему испытывали, захлестнули Аурокса, и только лишь остатки его человечности позволили ему убежать и не убить Зои.
Аурокс вздрогнул и застонал, когда превращение из зверя обратно в парня прокатилось по телу, оставив его с голыми ногами и грудью, одетого лишь в одни порванные джинсы. Все его тело ужасно ослабело. Вздрагивая и тяжело дыша, он споткнулся и замедлил шаг. Его разум взбунтовался. Его затопила ненависть к самому себе. До тех пор, пока не мог больше игнорировать физические потребности своего тела, Аурокс бесцельно бродил в предрассветных сумерках, не ведая и не заботясь о том, где находится. И тогда он пошел на звук и запах воды. У края кристально чистого потока Аурокс опустился на колени и пил, пока жар у него внутри не утих, а затем, сраженный усталостью и эмоциями, он свалился без сил. Лишенный сновидений сон, в конце концов, одолел его, и Аурокс заснул.
*
Аурокс проснулся от звуков ее песни. Это было так мирно и успокаивающе, что поначалу он даже не стал открывать глаза. Ее голос был ритмичным, как сердцебиение, но что-то большее, чем ритм, тронуло Аурокса. Чувство, наполнявшее ее песню. Он чувствовал себя с ней иначе — не так, когда неистовые, яростные эмоции поджигали процесс превращения его тела из человека в зверя. Чувство в ее песне шло от самого ее голоса: радостного, вселяющего веселье и благодать. Рядом с ней, он не испытывал ничего ужасного, напротив, песня несла радостные образы и даже позволяла возможности счастья прокручиваться в его уже очнувшемся ото сна мозгу. Аурокс не понимал ни слова, но ему это было и не нужно. Ее голос поднимался ввысь и парил, и это не требовало перевода.
17 
