Девон тихо выругался. Он положил ладони на поверхность стола, глядя в никуда, пока она продолжала.
– На протяжении нескольких часов после того, как Кэтлин внесли в каюту, она кричала и захлёбывалась слезами, пока няня не рассердилась и не сказала: "Если ты настроена продолжать в том же духе, я уйду, и ты останешься одна в целом мире, и никто не будет за тобой ухаживать. Твои родители отослали тебя, потому что ты – обуза". – Хелен сделала паузу. – Кэтлин сразу же затихла. Она очень серьёзно восприняла угрозу няни и решила, что больше никогда не должна плакать, это стало для неё платой за выживание.
– Её родители когда-либо за ней посылали?
Хелен покачала головой.
– Это был последний раз, когда Кэтлин видела свою мать. Через несколько лет леди Карбери стала жертвой малярии, которую подхватила во время обратного путешествия из Египта. Когда Кэтлин сообщили о смерти матери, она почувствовала острую боль, но не могла найти утешение в слезах. Также было после смерти Тео.
Звук тяжёлых падающих капель дождя напоминал звон монет.
– Видите, Кэтлин вовсе не бездушная, – тихо сказала Хелен. – Она очень глубоко переживает горе. Просто не умеет это показывать.
Девон не был уверен, стоит ли благодарить Хелен за откровение или, наоборот, проклинать. Он не хотел сочувствовать Кэтлин. Но отказ от неё родителей в таком нежном возрасте мог подействовать разрушительно. Он понял её желание избежать болезненных воспоминаний и эмоций... настоятельную потребность оставить некоторые двери закрытыми.
– Были ли лорд и леди Бервик добры к ней? – спросил он хрипло.
– Думаю, да. Она отзывается о них с теплотой, – Хелен сделала паузу. – В этой семье были очень строгие порядки. Много правил и жёстких рамок. Возможно, чрезмерную значимость придавали сдержанности, – она задумчиво улыбнулась. – Единственное исключение – это кони. Они все немного помешаны на лошадях. За ужином, вечером накануне свадьбы Кэтлин, они вели оживлённую беседу о родословных и тренировках лошадей и восторгались благоуханием конюшен, будто говорили о самом ароматном парфюме. И это продолжалось почти целый час. Мне кажется, Тео был слегка раздражён. Он чувствовал себя, будто выброшенным из беседы, так как не разделял их страсти к предмету разговора.
Сдерживая себя, чтобы не высказать наблюдение, что Тео ничего не интересовало, кроме собственной персоны, Девон посмотрел на улицу.
Шторм сгустился вокруг холма, где располагалось нисходящее пастбище, вода неслась вниз, образуя быстрые грязевые потоки. Сейчас мысль о том, что Кэтлин одна будет захвачена этой бурей, уже не казалась такой привлекательной.
Это было недопустимо.
Сыпля проклятиями себе под нос, Девон поднялся из-за стола.
– Прошу простить меня, леди Хелен...
– Вы отправите лакея на поиски Кэтлин? – с надеждой спросила Хелен.
– Нет. Я сам её найду.
Было видно, что Хелен испытала облегчение.
– Спасибо, милорд. Вы так добры!
– Доброта тут ни при чём, – Девон направился к двери. – Я делаю это лишь для того, чтобы иметь возможность увидеть леди Трени по колено в грязи.
Кэтлин быстро шла по тропинке, которая извивалась между разросшимися кустарниками и лесным массивом многолетних дубов. Лес шумел из-за приближающегося шторма, птицы и животные прятались, листва клонилась к земле. Раскат грома распространился с содрогающей землю силой.
Плотнее завернувшись в шаль, Кэтлин подумала вернуться на ферму Луфтонов. Она не сомневалась, что семья фермера предоставит ей убежище. Но она уже успела пройти половину пути от фермы арендаторов до поместья.
Казалось, что небо вот-вот расколется, и дождь ударит по земле, заливая тропинки, пока те не превратятся в месиво и грязевые потоки. Обнаружив просвет в кустарниках, Кэтлин сошла с тропинки и направилась через наклонную область старого пастбища. За пределами холмистой местности известняковая почва соединялась с глиной, образуя насыщенную и вязкую смесь, что значительно затруднит её движение.
Она должна была раньше обратить внимание на признаки надвигающегося ненастья; было бы разумнее отложить свой визит к миссис Луфтон до завтра. Но стычка с Девоном выбила её из колеи, и её мысли путались. Теперь после разговора с миссис Луфтон красная пелена ярости поблекла достаточно, чтобы она увидела ситуацию более чётко.