Он прислонился спиной к колонне — небрежная поза делала его не таким высоким. Рауль поднес бокал к губам и подумал: «Когда ты так успел постареть, дед?»
Только на похоронах человек осознает, что смертен и что те, кого он любит, тоже не вечны… Те несколько, что остались.
Рауль снова глотнул бренди. Жидкость обволакивала глотку, теплом разлилась в желудке, но холод из тела не ушел.
Серджо сделал знак телохранителю, чтобы он не приближался, и тот застыл.
— Нам надо поговорить.
Рауль не выносил приказного тона. Но это его дед, поэтому он подавил раздражение и отвел глаза к рулетке. Где как раз в этот момент пожилой мужчина издал крик, то ли победный, то ли от отчаяния:
— Рауль!
Рауль посмотрел на деда и произнес:
— Мы уже разговариваем.
Губы у Серджо вытянулись в струнку — он недоволен и даже сердит.
— Наедине. — Он тряхнул густой шевелюрой, указывая Раулю следовать за ним.
Рауль выдержал паузу, отодвинулся от колонны и, расправив плечи, последовал за дедом.
Как только двери отдельного кабинета с деревянными панелями на стенах закрылись, Серджо перешел к делу.
— Твой брат мертв.
У Рауля на языке вертелась масса едких, горьких ответов, но он промолчал. Именно он обнаружил бездыханное тело брата на полу кухни. И та картина до сих пор стояла у него перед глазами. Вскрытие показало аневризму. Его брат, оказывается, жил со встроенной бомбой в сердце много лет и ни о чем не догадывался.
— Ты здесь, чтобы сообщить мне, что жизнь продолжается? — Рауль прочитал все, что написано об аневризме, и знал, что диагноз, убивший Джейми, встречается часто. И теперь, идя по улице, он заглядывал в лица прохожих и спрашивал себя: кто следующий?
— Не для всех. Я умираю.
Рауль успел подойти к окну с бархатными портьерами, но тут он резко обернулся. Его охватило детское желание заткнуть уши.
После минутного молчания он, пожав плечами, уселся на один из кожаных диванов и вытянул длинные ноги.
— Мы все умираем.
«Или только те, кого он любил?»
Он прикрыл глаза и мысленно начал считать: мать, которую он едва помнил, отец, брат, жена. Нет! Она не в счет. В конце ее жизни он не любил Люси. Наоборот, он ненавидел ее.
У него вырвался горький смех.
— У меня рак, — произнес дед в ответ на замечание Рауля. — Неоперабельный. Самый оптимистичный прогноз — полгода. — Старик сказал все совершенно бесстрастно. — Хотя я никогда не доверял этим шарлатанам.
Рауль моментально вскочил на ноги. Все внутри кричало, что этого не может быть.
— Это невозможно. — Их глаза, у обоих темные с серебристыми искорками, встретились, и Рауль, переведя дух, сказал: — Прости. — Какое неподходящее, глупое слово…
Но Серджо лишь отмахнулся:
— Мне важна преемственность… ты знаешь, о чем я.
Рауль медленно выдохнул.
«Черт, только не это и не сейчас!»
— Твой брат не мог обеспечить наследника.
Рауль промолчал. Это — самое что ни на есть осторожное признание сексуальных предпочтений брата, которое позволил себе дед. Он никогда не называл многолетнего партнера Джейми, Роберто, иначе, чем его другом. Рауль почувствовал стыд. Ему следовало на похоронах задержаться около Роба: тот был в ужасном состоянии.
— Джейми умер совсем недавно… — Рауль прокашлялся. — Это не может подождать?
— Время — это та роскошь, которой я не располагаю. — Серджо увидел, как внук скривился, сделал шаг вперед, в упор посмотрел на него (от этого взгляда людей обычно бросало в дрожь) и положил руки ему на плечи. — Я не торопил тебя после смерти Люси. — Рауль опустил глаза, челюсти свело. — Но ты не должен замыкаться в себе.
— Я не замыкался.
Старик неодобрительно хмыкнул и отвернулся.
— Я не имею в виду твой блуд и распутство.
Остатки алкоголя мгновенно выветрились из головы Рауля. Он не ожидал, что у деда сорвется столь не характерная для него грубость.
— Диагноз не может быть ошибочным?
— Нет.
— Прости, мне очень жаль, — снова произнес Рауль, зная, что любой жест сочувствия не будет оценен.
Дед обладал взрывным характером, но во внуках не поощрял проявления эмоций. Это не останавливало Джейми, но… Для Рауля показывать свои чувства не было естественным. И он научился — спасибо Люси — скрывать свои переживания. Она говорила, что у него лицо робота, а ей доставляло извращенное удовольствие наблюдать страдания жертвы.