По-моему, Митчелл только рад, что я его отпускаю. Он сегодня от скуки даже гриль нам починил (и с гордостью продемонстрировал плоды труда). Я, если честно, и о неисправности-то не подозревала. Надо, кстати, сказать Люку.
– Митчелл там гриль починил, – без предисловий ляпаю я.
– Я сам собирался, – тут же отрывисто бросает Люк. – Незачем было просить Митчелла.
– Я не просила! Я вообще не знала, что гриль сломан…
Меня охватывает отчаяние. Нужно срочно сбить этот настрой, пока Элинор не приехала.
– Люк… – Я закусываю губу. – У нас все нормально?
Люк, помедлив, скованно пожимает плечами.
– Что ты имеешь в виду?
– Вот это! – с горечью повожу я рукой. – Напряжение, холодность, демонстративный игнор…
– А чего ты хотела? – в сердцах говорит Люк. – Я весь день разгребал заваренную Лоис и Сейдж кашу. Было бы куда проще, знай я заранее про их двойную игру.
– Тс-с-с, – шиплю я, оглядываясь на открытую дверь. – Джефф услышит!
– В данный момент мне абсолютно безразлично, кто и что услышит.
Он явно сыт по горло, и я знаю, что во многом это моя вина.
– Люк, я тебе очень сочувствую. – Я накрываю ладонью его руку. – Прости, я должна была сказать тебе про Лоис и Сейдж, когда ты спросил. Но, пожалуйста, посмотри на меня.
Люк, отхлебнув еще пива, наконец встречается со мной глазами.
– Бекки, жизнь и так достаточно непроста, чтобы усложнять ее тайнами друг от друга. Мы должны быть заодно.
– Я заодно! – уверяю я с жаром. – Конечно, заодно. Просто я не подумала. Я хотела независимости… пыталась построить карьеру…
– Понимаю, – вздыхает он. – Я не против независимости. Если тебе нужно остаться здесь ради карьеры, значит, останешься, мы приспособимся. – Он улыбается натянутой улыбкой. – Не буду притворяться, что мечтаю жить с тобой в разлуке, но если твоя мечта действительно того требует, я препятствовать не собираюсь. – Замолчав, он крутит бутылку в пальцах, а потом решительно ставит ее на стол. – Только мы должны быть честными друг с другом. Иначе никак, Бекки. Честность – основа всего.
– Знаю, – сглатываю я. – Я знаю, да.
Боже мой, что делать? Срочно признаться, что сейчас придет Элинор? Все объяснить? Перечислить причины, рассказать все с самого начала, добиться понимания…
Нет, поздно. Пока я собираюсь с духом, раздается резкая трель дверного звонка, и в желудке скручивается ком. Она здесь. На помощь! Она пришла.
– Я открою, – выдыхаю я едва слышно и кидаюсь к двери, прежде чем Люк успевает шевельнуться. – Джефф, я открою! – кричу я, услышав его топот из комнаты с телевизором. – Это ко мне!
Код от ворот я сообщила Элинор заранее, а Митчеллу велела запереть Эхо на ночь. С колотящимся сердцем я распахиваю тяжелую входную дверь. За дверью она. Моя свекровь. Сперва я замечаю нервный огонек в ее глазах. Потом платье. Она в платье! Запахивающемся платье-халате? Элинор Шерман?
Я моргаю изумленно. Все это время я видела Элинор только в костюмах – или, по особым случаям, в вечерних платьях строгого геометрического силуэта. Откуда у нее вообще это запахивающееся? Неужели специально купила?
Не сказать чтобы оно ей шло. На тощей фигуре Элинор платье болтается, как на вешалке, да и сочетание коричневого с кремовым явно не ее. Но главное, что она переоделась. Она сделала над собой усилие. Как будто броню сняла.
И волосы уложены по-другому. Как именно, не пойму – прическа Элинор всегда была для меня загадкой. Это даже не столько прическа, сколько шлем (иногда закрадывается подозрение, не парик ли). Но сегодня даже волосы лежат свободнее. Мягче.
– Отлично выглядите! – шепчу я, пожимая костлявые пальцы. – Прекрасно! Ну что, готовы?
Мы идем на кухню. Внутри у меня все закручивается в тугой узел, но я заставляю себя шагать как ни в чем не бывало. Я справлюсь. Это необходимо. Мы не можем до конца жизни отрекаться от Элинор.
Пришли. Я вытаскиваю из ящика, в который убирала все опасное подальше от Минни, тяжелый ключ и поспешно запираю дверь. А потом, затаив дыхание, поворачиваюсь к Люку. Я не знаю, чего ждать… Не знаю, на что надеяться.
Хотя нет, знаю. Я надеюсь втайне, что сейчас Люк поднимет голову, и потрясение в его взгляде сменится сперва пониманием, а потом мудрым одобрением. Он скажет: «Мама. Я все осознал. Нам пора помириться». И никакого вмешательства не понадобится.
Но ничего такого не происходит. Люк действительно поднимает голову и смотрит потрясенно – и на этом все. Взгляд его если и меняется, то совсем не так, как надо. В нем полыхает ледяная ярость, и впервые за всю жизнь лицо мужа меня пугает.