— Вам, пожалуй, больше не стоит спать, — сказал я.
— Я вас немножко провожу.
— Ну уж нет. Для меня это опасно. Вам надо держаться подальше от дороги, пока не стемнеет. Скоро крестьяне пойдут на рынок. Если они увидят белого, то сразу донесут.
— Тогда они донесут и на вас.
— У меня есть алиби. Разбитая машина на дороге в Ле-Ке. Вам придется скоротать этот день в обществе кошки. А потом ступайте в хижину и ждите Филипо.
Джонс захотел непременно пожать мне руку. При трезвом свете дня симпатия, которую я к нему почувствовал, быстро улетучивалась. Я снова подумал о Марте и, словно читая мои мысли, он сказал:
— Передайте сердечный привет Марте, когда ее увидите. Луису и Анхелу, конечно, тоже.
— А Мошке?
— Мне там было хорошо, — сказал он. — Как у родных.
Я пошел мимо длинной вереницы могил вниз, к дороге. Я не рожден для maquis [маки, партизаны (фр.)] и был неосторожен. Меня занимало одно: солгала Марта или нет? За кладбищенской стеной стоял вездеход, но вид его сперва не нарушил течения моих мыслей. Потом я остановился и застыл. Было еще слишком темно, чтобы разглядеть, кто сидит за рулем, но я уже знал, что сейчас произойдет.
Голос Конкассера просипел:
— Стой на месте. Не шевелись. Ни шагу.
Он вылез из вездехода, а за ним показался и толстый шофер с золотыми зубами. Даже в предрассветной мгле он не расставался с черными очками, заменявшими ему мундир. Автомат старого образца был направлен мне в грудь.
— Где майор Джонс? — прошептал Конкассер.
— Джонс? — переспросил я так громко, как только смел. — Откуда я знаю? У меня сломалась машина. Я получил пропуск в Ле-Ке. Вы же это знаете.
— Говори тише. Я отвезу тебя и майора Джонса назад, в Порт-о-Пренс. Надеюсь, живьем. Президенту это будет приятнее. А мне надо помириться с президентом.
— Вы говорите глупости. Вы же видели мою машину на дороге. Я ехал в...
— Да, да, видел. Я знал, что ее увижу. — Автомат дернулся у него в руках и нацелился куда-то влево. Я от этого ничуть не выиграл: шофер держал меня на мушке револьвера. — Выходи вперед, — приказал Конкассер. Я сделал шаг вперед, но он прикрикнул: — Не ты! Майор Джонс.
Я обернулся и увидел, что за моей спиной стоит Джонс. В руке он держал бутылку с остатками виски.
— Идиот, — сказал я. — Какого черта вы сюда полезли?
— Извините. Я подумал, может, вам захочется выпить, чтобы скоротать время.
— Лезь в машину, — сказал мне Конкассер.
Я повиновался. Он подошел к Джонсу и ударил его по лицу.
— Мошенник, — сказал он.
— Там хватило бы и на вас, — сказал Джонс, и Конкассер ударил его снова.
Шофер стоял и смотрел на нас. Уже рассвело, и было видно, как сверкают в улыбке его золотые зубы.
— Садись рядом со своим дружком, — приказал Конкассер. И пока шофер держал нас на прицеле, Конкассер повернулся и зашагал к машине.
Если громкий звук раздается близко, он почти не слышен: я скорее почувствовал дрожь в барабанных перепонках, чем услышал выстрелы и увидел, как Конкассер свалился навзничь, точно от удара невидимого кулака; шофер упал ничком; кусочек кладбищенской стены взлетел на воздух и долгое время спустя с легким щелчком ударялся о землю. Из хижины появился Филипо, за ним ковылял Жозеф. У них были автоматы того же образца, что и у Конкассера. Черные очки Конкассера валялись посреди дороги. Филипо раздавил их каблуком, но труп не выразил неудовольствия.
— Шофера я предоставил Жозефу, — сказал Филипо.
Жозеф склонился над шофером и что-то мудрил с его зубами.
— Надо быстро уходить, — сказал Филипо. — В Акене, наверно, слышали выстрелы. Где майор Джонс?
— Он пошел на кладбище, — сообщил Жозеф.
— Наверно, за рюкзаком, — сказал я.
— Поторопите его.
Я прошел между серыми домиками к тому месту, где мы провели ночь. Джонс был там, он стоял рядом с могилой на коленях, словно молился, но повернутое ко мне лицо его было болезненно-зеленоватого цвета. Его вырвало.
— Извините, старик, — сказал он. — С каждым бывает. Пожалуйста, не говорите им, но я никогда не видел, как умирают люди.
4
Я проехал не один километр вдоль проволочного забора, прежде чем обнаружил ворота. В Санто-Доминго мистер Фернандес взял для меня напрокат со скидкой маленькую спортивную машину, наверно, слишком легкомысленную для такой поездки, и я запасся личной рекомендацией мистера Смита. Я выехал из Санто-Доминго после обеда, а сейчас уже садилось солнце; в те дни в Доминиканской Республике не было застав на дорогах и все дышало миром — военная хунта еще себя не показала, американская морская пехота еще не высадилась. Полдороги я проехал по широкой автостраде, где машины проносились мимо со скоростью сто миль в час. Ощущение покоя было особенно острым после произвола и насилия, царивших в Гаити, — оно казалось куда более далеким, чем на самом деле, ведь нас разделяло всего несколько сот километров. Никто не останавливал меня, чтобы проверить документы.