35 
Наконец Мелии сообщили, что она может говорить.
— Пригласите к телефону лорда Брори! — выдохнула она в трубку.
— Кто его спрашивает?
— Мелия Мелчестер.
— Одну минутку.
Она замерла, расправив плечи, словно приготовилась к схватке с врагом, и услышала в трубке голос Толли:
— Привет, Мелия! Это ты?
— Толли, как ты посмел поступить так?
— Как «так»?
— Ты прекрасно знаешь как! Я только что прочитала в утренних газетах!
— Есть что-нибудь интересное? Мы ведь в деревне получаем почту не раньше полудня.
— Ты не хуже меня знаешь, что в них интересного!
— Ты имеешь в виду мою помолвку с Джин?
— Именно! И я хочу знать, что за этим кроется!
— Не понимаю!
— Зачем ты это сделал? Какая-то нелепая помолвка! Наверняка все подстроено!
— Ничего подобного! Как тебе такое могло прийти в голову, Мелия?
— Ненавижу тебя, Толли. Я всегда знала, что ты — жестокий и бессердечный человек, но и подумать не могла, что ты так подло поступишь со мной! — В голосе Мелии прорвались истеричные нотки.
— Но позволь напомнить тебе, дорогая Мелия, что ты сделала вполне определенное заявление, и тому есть письменное подтверждение, которое я, впрочем, вышвырнул в твоей же гостиной! Так вот, и устно и письменно ты сообщила, что более не нуждаешься ни во мне, ни в моих услугах, поскольку собралась замуж за будущего премьер-министра.
— Наш разговор был в шесть часов вечера.
Когда же ты успел все прокрутить?
— О, исключительно тактические навыки, приобретенные на войне, моя девочка!
— Толли! Я ненавижу тебя!
— Я знаю. Ты только что мне это сказала.
— Нам надо срочно встретиться. Немедленно приезжай в Лондон! Жду тебя у себя дома!
— Какое удачное стечение обстоятельств! Мы как раз с Джин собираемся в Лондон. Мишель назначил ей на сегодня примерку, да и все газетчики сбились с ног в поисках фотографий Джин. Их запросы тоже нужно уважить.
— Мне нужно с тобой поговорить!
— Я позвоню тебе, когда приеду, — беззаботным тоном откликнулся Толли. — Но боюсь, раньше вечера у меня не получится. Столько дел, ты же понимаешь! Всего хорошего, Мелия! И спасибо за поздравление.
Он положил трубку прежде, чем она успела что-то сказать. И какое-то время молча стоял возле телефонного аппарата. Легкая улыбка заиграла на его губах. Она не была доброй, эта улыбка, но в ней было столько откровенного удовлетворения! Через минуту Толли вернулся в столовую, откуда дворецкий вызвал его к телефону.
Джин спустилась вниз двадцатью минутами позже. Она услышала, как весело засмеялся Толли, когда, выйдя из столовой и миновав холл, направился в маленькую гостиную. Смех его был искренним и веселым: так могут смеяться люди, у которых легко на сердце. Она даже усомнилась, так ли он на самом деле несчастен из-за разрыва с Мелией, как ей показалось вчера вечером.
Проснувшись утром, Джин некоторое время лежала в кровати, гадая, что ей делать: вставать или подождать, пока ее пригласят вниз. Тонкие, похожие на пальцы, лучи света пробивались через плотно задернутые шторы и скользили по комнате. Настроение у нее было, как у той принцессы на горошине, которая не выспалась несмотря на все двадцать четыре матраса, потому что все время чувствовала под собой горошину. Для Джин такой горошиной стали угрызения ее собственной совести, и бо́льшую часть ночи она промучилась без сна. Напрасно она повторяла себе, что никому и ничем не обязана и что в самом этом приключении нет ничего плохого. Шотландская кровь и пуританское воспитание делали свое, и она в беспокойстве ворочалась с боку на бок, терзаясь сомнениями и досадой на себя.
«Кто я здесь? — снова и снова спрашивала она у себя. — Ведь это все — сплошное притворство!»
И даже удобная постель и нижнее белье, обволакивающее тело и ласкающее кожу, не радовали ее. Наконец она забылась тяжелым сном. Ей приснилось, как тетка сурово отчитывает ее за какой-то проступок. Проснувшись, она вздохнула с облегчением. Слава богу, хоть это всего лишь сон!
Пока она решала, что ей делать, в комнату вошла горничная, отдернула шторы и подала на подносе завтрак в постель. Джин села и принялась рассматривать сваренные яйца в серебряных подставках, тонкие, как папиросная бумага, тосты, выложенные на серебряную решетку, ажурные завитки сливочного масла, крохотные вазочки с мармеладом и джемом. Кофе был восхитителен на вкус, а на десерт была подана огромная сочная груша. Рядом на подносе лежал серебряный столовый прибор. Глядя на это совершенство сервировки и вкуса, Джин невольно вспомнила свой недавний завтрак в пансионе. Скатерть с пятнами, которая лежала на столе еще от предыдущего ужина, густая невкусная овсянка, кусочек поджаренного хлеба, черный как деготь чай, разлитый по толстым фаянсовым чашкам, а рядом на тарелке небрежно накромсанные толстые ломти хлеба с крохотными кусочками маргарина. Какой контраст с тем, что стояло перед ней сейчас!
35 
