24 
— А если пойдет дождь, Мишка даст больше молока?
— Да. Но она уже старая, и ее пора уже покрыть, иначе молока вообще не будет.
— А почему нельзя ее покрыть?
— Единственный самец в деревне у Кулика, а он к нему нашу Мишку не подпустит.
Маара переваривала информацию. Единственной подругой Дэймы все эти годы была полоумная, а главный в этой деревне — человек жестокий и злобный.
Девочка ушла в другую комнату, улеглась в постель, отвернулась к стене и задумалась. Придя к решению, она не стала сообщать о нем Дэйме, ибо та не разрешила бы ей так поступить. Дождавшись, когда Дэйма с Данном отправилась поить Мишку, Маара, вежливо улыбаясь встречным, отправилась через деревню туда, где, как она знала, мужчины проводят самое жаркое время дня. Вдоль стены заброшенного каменного дома, в тени свесившегося с крыши соломенного навеса, вытянулось длинное каменное сиденье, что-то вроде скамьи или завалинки. На этой скамье в полудреме восседали с десяток мужчин, среди них и Кулик.
Трудно было заставить себя приблизиться к ним, ведь Маара видела, как лица их становятся все суровее. Такое выражение на лицах скальных людей она видела на протяжении всей своей жизни, когда она или кто-то из ее народа подходил к ним близко. Глаза сидящих сузились, челюсти сжались.
Девочка остановилась перед Куликом и заставила себя улыбнуться.
— Прошу вас, нашей Мишке нужен самец, — произнесла она, несмотря на все свои усилия, голосом дрожащим и робким.
Мужчины переглянулись. Первая реакция — удивление. Затем раздался грубый смех, безобразный, похожий на гавканье. И снова все молча, враждебно уставились на нее. Лишь один Кулик улыбался, скаля зубы.
— Моему братику нужно молоко, — добавила Маара, запинаясь.
Кулик прищурился.
— А что я за это получу?
— Я… накопаю для тебя корней.
Снова взрыв хохота.
— Да, щедро… — Улыбка сменилась гримасой ненависти. — На колени, мразь махонди, на колени, и проси как следует.
Маара даже не поняла, чего он от нее хочет, но колени ее подогнулись сами собой, девочка опустилась в пыль, все перед глазами расплылось, слезы потекли по щекам.
— Теперь кланяйся. Поклонись трижды. Три раза.
И опять без ее воли согнулась спина. Раз, два, три, стараясь не испачкать волосы в пыли. Когда Маара склонилась в третий раз, то почувствовала на затылке тяжкую ладонь Кулика и лицо ее зарылось в мельчайшую серую пудру. Подержав девочку так, он убрал ладонь. Она выпрямилась, с трудом поднялась. Пыль сыпалась с головы.
— Пожалуйста…
Все опять заржали — как-то удивленно, — за исключением Кулика, на физиономии которого застыло ожесточение.
— Приводи, когда созреет. Ты, должно быть, это знаешь. За долгие годы тяжкого труда на фермах научилась.
— Хорошо… Хорошо…
— Это тебе не рабами распоряжаться…
— Пожалуйста…
— Приводи. Только сама. Одна. С этой старой лахудрой Дэймой я дела иметь не желаю. Поняла?
Маара вспыхнула, услышав, как он назвал Дэйму старой лахудрой, но старательно нацепила на лицо улыбку.
— Спасибо.
— И если родится самец — он мой.
— Хорошо, хорошо… Спасибо… — И она убежала. Маара рассказала о своем походе Дэйме, и та, прижав руку к сердцу, опустилась за стол.
— Маара… Маара… Ты рисковала… Этот Кулик… Он ведь и убить может, было уже такое…
— Что такое махонди?
— Мы махонди. Наш народ так называется. Он тебя так назвал? Да, мы махонди, ты и я. И Данн.
— И он хочет забрать ребенка Мишки, если родится самец. Значит, если самка, то мы можем ее сами вырастить и потом доить.
— Самок рождается намного больше. Нам не прокормить двух. Ему нужен самец, потому что его собственный уже старый, а он хочет держать все в руках, чтобы все от него зависели. Хочет решать, у кого будет молоко, а у кого — нет.
— Может быть, Мишка родит двойню.
— Даже и не думай об этаком. Все равно не прокормить. Корма все меньше…
Наконец Дэйма сообщила, что Мишка созрела. Маара обвязала рога животного веревкой и направилась к месту посиделок скальных мужчин. Она остановилась с Мишкой перед Куликом.
— Вот… привела… Сама, одна, как ты и велел.
— А с чего ты взяла, что я не передумал? — Кулик издевательски ухмыльнулся, внимательно следя за ее реакцией.
— Но ты же дал слово, — спокойно и серьезно, твердо решившись не плакать, произнесла Маара. — Ты сказал, я слышала.
24 
