Данн сделал в пыли десять отметин на некотором расстоянии одна от другой. Под каждой из отметин прочертил по десять полосок; под каждой из полосок еще по десять.
— Тысяча, — провозгласил он, давая Мааре время усвоить.
Как хорошо, как приятно узнавать от него новое! Как приятно ему обучать сестру! Они наедине, снова лишь друг с другом, им хорошо, им не угрожает никакая опасность… но тут оба заметили потные лица друг друга и вспомнили, что воды-то почти не осталось, а они хотят пить.
Они поднялись.
— Где ты учился?
— В школу ходил в Маджабе.
— В школу? — удивилась Маара.
— Днем работал, вечером в школу… Учился…
— Много еще знаешь?
— Да нет, где там…
Они взобрались на скальный уступ, с которого открывался вид на город. При свете дня можно было разглядеть то, что невозможно было заметить в сумерки. Ясно воспринимался сверху план города. Сразу бросалось в глаза, что с севера, юга, востока и запада четыре дороги вели в центр, упираясь в громадное, подавляющее все вокруг черное здание. Дороги прямые, широкие, вымощены каким-то гладким темным камнем. И совершенно пустые, ни души, никакого на них движения. В центре при здании-гиганте четыре квартала, заполненных постройками поменьше, но тоже весьма внушительными, по шесть на квартал. Мрачные дома, угрожающие; окна, блестящие ножевым пронзительным блеском… И там ни движения. Весь центр окружает дорога, похожая на четыре главные, но поуже. А далее от центра начинается во все стороны необъятная пестрота строений, садов, дворов всевозможнейших очертаний и цветов. Деревья растут и вдоль улиц, вялые, но зеленые. На улицах много народу, снуют повозки. Рынок… и не один, в разных частях города.
— Этот город строили как первый в стране.
— В Ифрике?
— Нет, в этой стране. Большая страна, на юге от Маджаба и далеко на север. Самая большая в этой части Ифрика. За неделю не пройдешь.
Маара впервые в жизни услыхала о стране. До этого приходилось слышать лишь о городах и деревнях.
— Что за люди тут живут?
— Кто их знает… Я днем здесь не светился. Вмиг сцапают.
6
Они начали спуск по склону, по меловому песку, в который давным-давно люди, жившие в домах, похожих на тазы и кастрюли, выбрасывали своих мертвецов. Костей незаметно. Может, занесло песком. Да этот песок и есть истолченные временем кости. Ветер быстро покрыл их мучнистой пеленой, они смеялись над призрачным обличьем друг друга, скользили вниз по склону, который становился все круче, заставив наконец поискать обходного пути. Отклонившись от маршрута, брат и сестра нежданно-негаданно оказались на берегу ручья, который когда-то был рекой, но еще не иссяк, еще сочился откуда-то, питая влагой береговую траву и деревья. Чистая, прозрачная вода. Оба завопили, содрали с себя рубахи… и замерли, опомнившись. А водные драконы? А жалохвосты? Змеи? Данн потыкал в воду палкой, но дна не достал. Они прошли по берегу до песчаной отмели, где просматривалось дно. Данн потыкал в дно и здесь, отбросил шест, и они сиганули в воду, опустились на донный песок, лежали, впитывая воду всем телом. Затем Данн полез в мешок и вытащил кусочек настоящего мыла, и они вымылись с мылом, покрывая воду пузырями и пеной, измылив весь кусочек без остатка.
Они осмотрели друг друга. Из-под пыли появились новые люди. Конечно, их телам далеко было до плотной основательности женщины-пилота, но кожа весьма ладно прилегала к костям и мышцам, даже у Маары. Тут оба застеснялись, опустили глаза: Маара, оторвавшись от созерцания толстой трубки и двух катышков в малом мешочке, а Данн — от ее слегка опушенной щелки.
Очень не хотелось натягивать на себя грязную одежду. Маара подхватила платье и бросилась отстирывать его в мыльной, все еще покрытой пеной воде. Данн присоединился к ней со своей рубахой, повернувшись к сестре сильной, мускулистой спиной. Выстиранную одежду положили на горячий валун, предоставив солнцу вытянуть из нее излишнюю влагу. Голод давал о себе знать, и Маара слепила лепешки из остатков муки, выложила их на тот же крупный камень, рядом с одеждой. Они съели хлеб, напились вволю, и Данн заверил, что скоро у них будет вволю еды и воды.
Оделись. Конечно, Маара не смогла отстирать свою рубаху добела, уж очень прочно окрасила ее всепроникающая пыль. Однако приятно было ощутить на теле чистую одежду. Отошли подальше к свежей заводи, набрали воды, отправились к Хелопсу, следуя вдоль русла ручья, и вскоре натолкнулись на преграду. Забор, в несколько раз выше их роста, сплетенный из ржавых шипастых металлических лент, местами проржавевших и рассыпавшихся. В заборе большие ворота. Они попытались эти ворота открыть, и тут же на них набросились двое: крупные мужчины с желтоватой кожей, плотные, с холодными глазами.