Особенно,... 
17 
Но по глазам… по глазам она могла бы его узнать. По их небесной, летней синеве. У Хоуп были такие же. Солнце оставило свой след, и здесь, в уголках глаз собрались морщинки. Те самые, что приводят женщин в отчаяние, а мужчинам придают значительность.
Вот эти глаза сейчас и наблюдали за нею с неподдельным интересом.
— Прошло так много времени, — выдавила она из себя.
Он не протянул руку. Инстинкт подсказывал ему, что Тори отпрянет и взаимное их смущение лишь усугубится. Вид у нее был такой, что вот сейчас она бросится бежать или упадет без чувств. Ни то, ни другое его не устраивало.
— Почему бы тебе не выйти на крыльцо и не сесть в кресло-качалку? Сдается, в доме больше не на чем сидеть.
— Но я прекрасно себя чувствую. Все в порядке.
А сама она побелела как смерть, и глаза мягкого серого цвета, которые всегда чаровали его, широко раскрылись и потемнели. Кейд вырос в семье, где главенствовали женщины, и поэтому давно научился не суетиться и не тратить нервы на удовлетворение уязвленного самолюбия. Он просто отвернулся и снова открыл дверь.
— Здесь душно, — сказал он и вышел на крыльцо.
Ей пришлось последовать за ним. До Кейда донесся слабый запах ее духов. «Жасмин», — подумал он и вспомнил о кустарнике, который почему-то расцветал только ночью в саду его матери.
— Наверное, непросто было тебе сюда приехать. — Он взял Тори за локоть, чтобы подвести к креслу-качалке. Она не вздрогнула, но едва заметно, хотя и решительно, отстранилась.
— Мне надо где-то жить, так почему бы не здесь?
Напряжение не покидало ее. Ей не нравилась эта манера разговора. Никогда не узнаешь, что у мужчины скрывается за любезными словами и улыбками.
— Ты довольно долго пробыла в Чарлстоне. Здесь живется спокойнее.
— Я и хочу покоя.
Кейд оперся о железные перила. В ее словах звучит уязвленность. При всей ее деликатности в ней есть нечто резкое, она словно обнаженный нерв и остро реагирует на малейшее прикосновение. Такой она ему и запомнилась.
— Много болтают о твоем будущем магазине.
— Это хорошо. — Она едва заметно улыбнулась, но взгляд оставался серьезным и напряженным. — Болтовня означает, что в людях пробудилось любопытство, а оно заставляет их переступать порог.
— А в Чарлстоне у тебя тоже был магазин? — поинтересовался Кейд.
— Я была управляющей. Иметь свой — совсем другое.
— Да, это так.
«Прекрасные грезы» теперь принадлежали ему, и владеть имением действительно совсем другое дело. Он оглянулся на поля, где зеленые побеги тянулись к солнцу.
— Ну и как ты здесь все находишь, Тори, после столь длительной разлуки?
— Так же. — Она поглядела на него и добавила: — Так же, да не совсем. Город возмужал.
— А я то же самое подумал о тебе. Ты выросла.
Кейд заметил, как крепко она ухватилась кончиками пальцев за ручки кресла, словно боясь потерять равновесие.
— Взгляд повзрослел. Впрочем, у тебя всегда были особенные глаза. Когда мне было двенадцать, они сводили меня с ума.
Тори призвала на помощь всю свою гордость, чтобы выдержать его взгляд.
— Когда тебе было двенадцать, ты слишком озорничал с моим двоюродным братом Уэйдом и Дуайтом Фрэзиром, чтобы вообще меня замечать.
— Ты ошибаешься. Когда мне было двенадцать, — проговорил он медленно, — был такой период, когда я замечал все, что тебя касалось. Я все еще вижу мысленно тебя тогдашнюю. И чего ради мы притворяемся, что сейчас между нами не стоит она?
Тори рывком встала, сложила руки на груди и пристально посмотрела на поля.
— Мы же любили ее, — сказал Кейд, — мы ее потеряли, ты и я. И мы об этом — ни ты, ни я — не позабыли.
На плечи ее навалилась страшная тяжесть.
— В этом я тебе ничем помочь не могу.
— А я не прошу о помощи.
— Тогда чего же?
Он удивленно взглянул на нее. Она замкнулась снова.
— Я ни о чем тебя не прошу, Тори. Ты, наверное, этого ждешь от каждого, кто к тебе приближается?
Теперь она чувствовала себя увереннее и сильнее и, повернувшись, пристально взглянула на Кейда.
— Да.
За его спиной вспорхнула птица — быстрая серая молния — и села на ветку дикой шелковицы у болота. И Тори показалось, что птица щебетала долго, очень долго, прежде чем Кейд заговорил снова.
Значит, она забыла, как разговаривают в южной провинции, с длинными, томительными паузами.
17 
