– А фамилия этого американца случайно не О'Тул?
– Да, именно.
– Он сейчас здесь, в Асунсьоне.
– Я знаю. Но здесь ему не так легко найти поддержку. В конце концов, в Генерале есть немецкая кровь.
– О'Тул плыл со мной на пароходе. Он мне говорил, будто занимается социологическими исследованиями.
– Такое же вранье, как и Метрополитен-музей. Он из ЦРУ.
– Он отец Тули.
– Кого?
– Девушки, которая ехала в Восточном экспрессе.
– Как интересно! А мы не можем это как-то использовать? – Тетушка задумалась. – Ты говоришь, он плыл вместе с тобой?
– Да.
– А может быть, он следил за тобой? Сколько шума всего из-за нескольких картин. Да, вспомнила, вы с его дочкой очень подружились дорогой. И вся эта история с беременностью…
– Но, тетя Августа, ко мне это не имело ни малейшего отношения!
– И очень жаль, – проговорила тетушка, – в данных обстоятельствах это могло бы пригодиться.
В комнату вошел Вордсворт, он был в том же мясницком фартуке, в котором я впервые увидел его в квартире над «Короной и якорем». Тогда его услуги ценились, его хвалили за мытье посуды, теперь же – это сразу было видно – все принималось как должное.
– Котлета кончили?
– Мы будем пить кофе в саду, – величественно объявила тетушка.
Мы уселись в скудной тени банановой пальмы. Воздух благоухал апельсиновыми цветами и жасмином, бледная луна плыла по бледно-голубому дневному небу. Она выглядела истертой, истонченной, как старая монета; кратеры были одного цвета с небом, и казалось, будто глядишь сквозь дыры на Вселенную. Шум машин сюда не проникал. Цоканье лошадиных копыт было частью того же древнего мира, что и тишина.
– Да, тут очень спокойно, – заметила тетушка. – Иногда, правда, постреливают после наступления темноты. Полиция ни с того ни с сего принимается палить. Я забыла, тебе один кусок сахара или два?
– Мне бы хотелось, чтобы вы мне рассказали побольше, тетя Августа. Все-таки многое меня смущает. Этот громадный дом – и никакой мебели… и Вордсворт тут, с вами…
– Я привезла его из Парижа. При мне была довольно крупная сумма, почти все, что у меня осталось, хотя того, что хранилось в Берне, все-таки хватило тебе на билет. Такой божий одуванчик, как я, нуждается в телохранителе.
Впервые я слышал от нее признание, что она стара.
– Вы могли взять с собой меня.
– Я не была уверена в том, как ты отнесешься к некоторым вещам. Тебя, если помнишь, весьма шокировала история с золотым слитком в Стамбуле. Какая жалость, что генерал Абдул все испортил. Сейчас двадцать пять процентов пришлись бы нам очень кстати.
– Куда делись все ваши деньги, тетушка Августа? У вас даже нет кровати.
– На матрасах спится превосходно, да я и вообще считаю, что мягкая постель расслабляет. Когда я приехала сюда, бедный мистер Висконти находился в бедственном положении: жил в кредит в ужасающей гостинице. Все его деньги ушли на новый паспорт и взятки полиции. Уж не знаю, как справляется доктор Менгеле, но полагаю, что он имеет кодированный счет в Швейцарии. Я приехала как нельзя более кстати. Он к тому же хворал, несчастный, ведь питался он главным образом тапиокой [саго, крупа из крахмала клубней маниоки].
– И стало быть, вы вторично отдали ему ваши деньги, тетя Августа?
– Разумеется, как же иначе? Ведь они ему были нужны. Мы купили этот дом за бесценок – тут кого-то убили двадцать лет назад, а здешнее население страшно суеверно, – а остаток денег очень удачно помещен. У нас половинная доля в одном многообещающем предприятии.
– Не в «дакоте» ли?
Тетушка нервно хихикнула.
– Мистер Висконти сам тебе все расскажет.
– А где он?
– Он собирался вернуться вчера, но зарядили дожди, и дороги размокли. – Она с гордостью обвела взглядом пустые стены. – Через неделю ты его не узнаешь. В холле повесят люстры, привезут мебель. Мне так хотелось, чтобы все было готово к твоему приезду, но в Панаме вышла задержка. От Панамы очень многое зависит.
– А как отнесется к этому полиция?
– Ну, она не станет вмешиваться в дела уже упрочившегося предприятия.
Тем не менее прошел еще один день, а мистер Висконти так и не объявился. Тетушка на своих матрасах спала долго, Вордсворт занимался уборкой, и я отправился побродить по городу. В городе велись приготовления к какому-то празднику. На углах улиц стояли разукрашенные машины, полные хорошеньких девушек. Между собором и военной академией, фасадами, обращенными друг к другу и к мемориальному танку, маршировали гусиным шагом взводы солдат. Повсюду висели изображения Генерала – то в военной форме, то в штатском; в последнем случае он походил на любезно улыбающегося разжиревшего хозяина баварской пивной. В Буэнос-Айресе ходили неприятные истории про начало его правления: его противников выбрасывали из самолетов над джунглями, на аргентинский берег из двух великих рек приносило трупы людей со связанными проволокой руками и ногами, но зато на улицах торговали дешевыми сигаретами, а в лавках дешевым вином, и не надо было платить, по словам тетушки, подоходный налог, и даже взятки не выходили из разумных пределов, если ты преуспевал и платил регулярно. И апельсины валялись под деревьями на земле, и не было смысла даже подбирать их, поскольку на рынке они шли по три пенса за дюжину, и повсюду в воздухе разливался аромат цветов. Я надеялся, что мистер Висконти на сей раз поместил капитал удачно. Это было не худшее из мест, где можно было доживать свой век.