Эванджелина расстегнула верхний крючок, потом перешла к следующему. И, как ни странно, руки у нее совсем не дрожали, не то что в первый раз, когда она пришла соблазнять Остина по заданию Анны.
Эванджелина осторожно отстегнула корсаж от юбки, и тускло-коричневая ткань упала на пол (косточки в корсаже служили ей корсетом, и теперь ее груди были свободны под сорочкой). Затем она развязала тесемки, удерживающие ее юбку, и юбка упала на пол. И ей вдруг показалось, что она сбросила кокон — скучную жизнь старой девы — и вылупилась из скорлупы, чтобы расправить крылья и взлететь к новой жизни, полететь в объятия мужчины, смотревшего на нее горящими глазами.
Она отправила на пол свою нижнюю юбку вслед за верхней, потом развязала ленточки рубашки.
Грудь Остина бурно вздымалась и опускалась. Когда же рубашка соскользнула с ее тела, он прохрипел:
— О, моя сирена!.. Перед твоей красотой я лишаюсь сил.
Она в смущении пробормотала:
— Но я… Я совсем не красивая. И слишком тощая к тому же.
— Кто тебе это сказал? Я вызову его на дуэль.
— Ну… почти все так говорили. Всю мою жизнь.
— Тебя обманывали.
Он снова поцеловал ее, и Эванджелина закрыла глаза.
С детства она мечтала о мужчине, который посмотрит на нее и сочтет ее красивой. Превратившись из девочки в девушку, она оставила свои детские фантазии, осознав, что ее худоба, непокорные волосы и очки никогда не привлекут внимания мужчин. И ей никогда даже не снилось, что такой мужчина, как Остин, посмотрит на нее и назовет красивой.
Открыв глаза, она посмотрела на шрам у него на скуле, сейчас особенно, отчетливый. Наклонившись, Эванджелина сделала то, что ей давно уже хотелось сделать — с того вечера, когда она пришла в его каюту по приказу Анны Адамс. Она провела по шраму языком — и тут же почувствовала, что оказалась у Остина на коленях.
— Мне снять… ботинки? — прошептала она.
Его губы искривились в улыбке.
— Это было бы разумно.
Он держал ее за бедра, пока она, склонившись, расшнуровывала ботинки и стягивала их.
И тут ее вдруг охватило чудесное чувство свободы. Она, голая, сидела на коленях мужчины и не испытывала ни капельки смущения. Вместо этого ее заполнило чувство радости, пугающее и изумительное одновременно.
Остин лег на постель и подтащил ее к себе. Она подняла голову и, улыбнувшись, спросила:
— А что теперь?
Он усмехнулся:
— Ты будешь лежать со мной и согревать меня, моя сирена.
Эванджелина с сомнением оглядела койку. Остин заполнил ее целиком — его широкие плечи касались стены.
— Но тут места нет.
— Мы его создадим. Ложись.
Эванджелина опустилась на него, и он тут же натянул на нее одеяло. Она была благодарна ему за это, потому что иначе, наверное, сгорела бы от стыда. Но его мускулистая грудь по-прежнему прижималась к ее груди, и это ужасно ее возбуждало. Когда же он обхватил ногами ее ноги, она тихонько застонала и положила голову ему на грудь, так что теперь слышала под ухом уверенное биение его сердца.
— Тепло. Ты такая теплая…
Его губы касались ее волос, а руки, мозолистые и сильные, двигались по ее спине под одеялом.
— Когда я думаю о мужчине и женщине, разделяющих постель, я думаю о тепле. — Остин широко улыбнулся. — О других вещах я тоже думаю, но прежде всего — о тепле и уюте. В настоящем браке это самое главное.
Он просил ее выйти за него замуж. Но она не дала ему ответа. «А было ли ему когда-нибудь тепло и уютно со своей женой?» — гадала Эванджелина.
Его голос перешел в бормотание:
— Увы, я всегда поступал неправильно. Но с тобой я не хочу совершать ошибок. Идеальный брак… Как ты думаешь, такое существует?
Вибрация в его груди убаюкивала ее. Корабль едва покачивался на волнах — шторм стих.
Эванджелина закрыла глаза и тихонько вздохнула.
— Прекрасный дом, славные платья, экипаж к твоим услугам… — шептал Остин, а его руки медленно двигались по ее спине. Эванджелина молчала, и он продолжал: — И еще муж, который возвращается домой каждый вечер ровно в семь часов. Возвращается к своей жене как часы. Тебе понравилось бы это, моя сирена?
— Ммм…
Она слышала его слова, но значение их ускользало, терялось. Однако руки Остина, жесткие от укусов моря, успокаивали ее, прогоняли все страхи и заботы. Его руки защищали ее от всех бед, от всех опасностей — сейчас она поверила в это всем сердцем.