— Что же ты молчала? — спросила бабушка, бледнея.
Но ответ был не нужен, он был очевиден, явственно проступал вместе с румянцем стыда.
Бабушка прислонилась к стене и устало закрыла глаза. Слишком много всего сразу. Потом она встряхнулась:
— Соня сбежала. И уж если она сбежала, мы ее не найдем, это точно, — сказала она, открывая двери лифта.
— Почему?
— Потому! — отрезала бабуля. — Если бы я решила убежать, никто и никогда бы меня не нашел, а она уж точно не глупее меня, я тебя уверяю. И не трусливее. Ты бы видела ее лицо, когда на вокзале она упала в обморок. Мнимый, кстати.
— Может, тогда вы полетите со мной? — запаниковала Алена. — Может, хотя бы ему позвонить?
— Никому не надо звонить! — замотала головой бабушка.
Она была близка к тому состоянию, в котором небезызвестный Пилат Понтийский умыл руки, и все же что-то останавливало ее. Все же эта Ленка была ее семьей, и Соня тоже, так что в миллионный раз за жизнь нужно было брать все в свои руки и решать все. Решать все вопросы. Связываться с Соней ей больше не хотелось. В конце концов, насильно мил не будешь. И разве они не сделали все, что могли? Что выросло — то выросло, кто ж знал, что она — такая. Хотя… в чем-то Соня оказалась очень похожа на нее, на бабушку, и кто виноват, что эти черты — это упрямство, эта цельность, эта расчетливость — были теми качествами, которые бабушка старалась в себе не замечать. Они были, она знала об этом и доставала их из чемоданчика, спрятанного в дальней кладовой, только в случаях крайней необходимости. Как сейчас, когда ее сын был близок к тому, чтобы порвать с женой и, что куда более важно, с родной страной и остаться жить среди чужих зеленых полей и заснеженных гор. И уж тут любые средства, знаете ли… Все, что угодно. Как и Соня, бабушка приняла решение и готова была теперь неуклонно следовать ему. Яблоко от яблони… Бабушка была уверена, что с Соней все будет хорошо. Сейчас надо решать более насущные проблемы.
— Ты улетишь — она вернется. Она просто не хочет улетать, и все. И хотим мы этого или нет, нам придется это принять. Не потому, что я это одобряю, поверь. Просто… а какой у нас выбор? Мы с тобой сидим тут одни, что мы можем сделать? Так что сейчас надо ехать в аэропорт, пока ты сама не опоздала.
— Но… но что же будет? — Зрачки Алены расширились, она представила, как завтра она прилетит в Веллингтон, к Сониному отцу, одна. Что она скажет? Что он сделает? Что будет дальше? Как она могла, как посмела эта девчонка!
И в глубине материнского сердца зашевелилась нехорошая, недопустимая и ненормальная злость, такая, словно во всех ее бедах без исключения была виновата Соня. Это, конечно же, было не так. Но Алена Разгуляева чувствовала иначе, а чувства — сильная вещь, пойди справься с ними. Алена принялась бормотать, что раз так — она знать ничего не хочет об этой маленькой мерзавке, что ей тоже будет теперь наплевать на ее судьбу и что она — неблагодарная тварь, и дрянь, и слова доброго не стоит.
— Ну-ну! — успокаивала ее бабушка. — Не говори так. Потом будешь жалеть.
— Не буду! — всхлипнула Алена.
Конечно, потом она пожалеет буквально о каждом сказанном в запале слове, но потом. А сейчас ее ждал самолет, ждал непростой разговор с мужем и туманное будущее, рассеять которое она не смогла, хоть и пыталась.
— Позвони, как долетишь! — попросила бабушка, захлопнув дверь такси. — Я уверена, что она уже вернется к тому моменту.
— Мне все равно! — отрезала Алена, хоть это и было совсем не так. — Пусть делает, что хочет.
— Не горячись, — посоветовала свекровь. Проводив машину долгим взглядом, она села в другое такси и поехала к себе, в Лефортово. Ей нужно было срочно поднять кое-кого по своим старым связям, обсудить сложившуюся ситуацию. Нужно было сделать пару срочных звонков.
* * *
Если хочешь спрятать что-то понадежнее — клади это прямо у всех под носом, и это будет сохраннее всего. Почему люди склонны к такой непростительной беспечности, почему они настолько невнимательны, неизвестно. Впрочем, психологи, которые вообще умеют объяснять все, что угодно, говорят, что самые очевидные решения не приходят в голову людям только потому, что они никогда бы не сделали так сами. Ингрид, кстати, была прекрасно осведомлена об этом феномене человеческой психики и даже имела некий практический опыт. В ее квартиру около зоопарка однажды проникли грабители. Уж как они это сделали, с чего выбрали именно ее квартиру — кто знает. Известно только, что это было лето, жаркая пора отпусков и дачного отдыха, квартиры по выходным стояли пустыми, а воры в поте лица трудились, чтобы отработать все, что можно, пока не кончится короткое московское лето.