— Фенис!
Его возглас был похож на крик утопающего. Мгновение спустя, она оказалась в его объятиях, и он уже покрывал ее поцелуями: страстно, настойчиво, неутомимо.
После ему так и не удалось воскресить в памяти цепь событий.
Будуар, слишком сладкий аромат восточных благовоний, шелковые подушки…
Следующая картина — уже в спальне: роскошная постель, застланная надушенными простынями, на ней переплетенные в страстном изнеможении тела — его и Фенис…
Фенис была убийственно прекрасна. Огонь, полыхавший в камине, освещал ее божественные формы и, казалось, проникал в самую сокровенную сущность его собственного тела, которое горело, плавилось, истекало страстью. Вирджила не стало: он превратился в одну-единственную вулканическую, плазменную мысль.
Все исчезло, осталась только чувственность — чувственность, которую так жаждала получить Фенис.
Она возбуждала его безумно!
Вирджил онемел, потерял дар речи, а она изливала на него потоки невероятно нежных и страстных слов. Их слившиеся тела дрожали и рассыпались на миллиарды стонущих от страсти частиц.
— Фенис! Фенис!
Ее имя звучало в ночи, эхом повторяясь в стуке лошадиных копыт и мерном скрипе колес по поросшей пожухлой травой колее, когда он уже ночью возвращался домой.
«Неужели это правда? Может быть, это был сон? Неужели эта восхитительная, несравненная, таинственная женщина стала моей?» — спрашивал он себя на следующее утро.
Он опустился на колени и принялся благодарить Бога за ниспосланную небом необычайную благодать.
Не так-то просто было найти возможность для новой встречи: вернулся маркиз, а за окнами царила зима. Было более чем прохладно, чтобы встречаться в лесу, к тому же Фенис ненавидела холод.
Но, несмотря ни на что, они умудрялись находить время для свиданий, постоянно подвергаясь опасности разоблачения.
Хотя эти отношения и не приносили ему эмоционального удовлетворения, Вирджил ощущал себя героем загадочных мифов, народных сказаний и поэм Байрона: он скитался в поисках Золотого Руна; как Улисс отправлялся в неизвестность; будучи доблестным сэром Галахадом разыскивал чашу Грааля.
В конце концов Фенис предложила побег.
Вирджил не сразу понял, что она предлагает. Он даже не осмеливался мечтать о том, что когда-нибудь сможет назвать эту прекрасную женщину своей.
Он ничего от нее не хотел: единственным счастьем для него было иметь возможность обожать ее и исполнять ее желания. Он ни на что не претендовал.
— К-как мы м-можем так п-поступить? — с трудом выдавил он.
— Я хочу тебя! Я хочу быть с тобой! Я ненавижу этот дом, ненавижу этот мерзкий холод, и — да! да! — больше всего на свете я ненавижу Эдварда!
Это было уже слишком. Вирджилу казалось, что он сходит с ума. Он был повержен и ошеломлен. Фенис ненавидит своего мужа, человека, чье имя она носит! За время их связи у Вирджила не мелькнуло даже тени ревности по отношению к маркизу. Да и как он мог ревновать к законному супругу?
— Я уверена, Эдвард что-то пронюхал, — заявила она. — Скоро нам запретят встречаться, а этого я не переживу!
— Но как мы убежим? И куда?
Она широко раскинула свои прекрасные руки:
— Мир — наш! Подумай, как мы будем плыть в объятиях друг друга по Большому каналу в Венеции! А солнечный Рим! Переплывем Средиземное море… Почему бы и нет? Вперед, туда, где солнце!
— Но, как… как уехать отсюда? А маркиз, а твое положение?
— Мое положение? — Фенис пожала плечами. — Оно ничего мне не дает, кроме необходимости поддерживать скучнейшие беседы с неинтересными мужчинами и женщинами. Вирджил, я хочу быть с тобой. Хочу, чтобы ты пробуждал мою страсть. Мне просто необходим тот огонь желаний, который ты будишь во мне.
Ее голос изменился:
— Здесь, в Англии, такая скука, такой холод! Я больше не могу. Увези меня, Вирджил, пожалуйста, увези!
У Вирджила голова шла кругом. Он не мог ни думать, ни соображать.
Он хотел исполнить ее желания, но как? Как?
Когда он вернулся домой, отец заявил ему, чтобы он забыл о маркизе, иначе ему не место в этом доме.
Вирджил оглядел библиотеку.
Почему он тогда не послушался? Почему не понял, что отец желал ему добра, что в его словах не было ничего, кроме здравого смысла? Нет, он был слишком глуп, чтобы понять!
Внезапно он почувствовал, что больше не может находиться в этом зале, где каждая книга, каждый предмет служили напоминанием об отце. Комната стала для Вирджила немым укором. Он медленно вышел и побрел наверх.