– Да, – без тени улыбки подтвердил граф. – Пожалуй, что так.
– За вашими движениями просто невозможно было уследить! – с восхищением сообщила мисс Тавернер. – Признаться, я даже опасалась, что кузен вышвырнет вас в окно – ведь он с такой яростью бросился на вас! Но, по-видимому, вы немного увлекались боксом.
– Да, – вновь подтвердил граф, и губы его дрогнули в улыбке. – Думаю, можно смело сказать, что я и впрямь немного увлекался боксом.
– Вы смеетесь надо мной! – с подозрением заявила мисс Тавернер.
– Дорогая моя, – сказал граф, – я проводил спарринги с самим великим Джемом!
– Вот как? – протянула мисс Тавернер. – А он был хорошим боксером?
– Он был лучшим из них, – ответил граф.
– О нет! – заявила мисс Тавернер, весьма довольная тем, что может продемонстрировать ему свои познания. – Самым лучшим из них был Белчер. Я часто слышала это от своего отца.
– Ничего не поделаешь, – сказал граф, – придется вновь поцеловать вас, Клоринда. Джем Белчер и был тем самым боксером, которого я имею в виду.
– Боже милосердный! – вскричала мисс Тавернер, пораженная внезапной мыслью. – Я и понятия об этом не имела… надеюсь, вы не убили моего кузена?
– Не совсем, – отозвался граф.
– А я еще боялась, что вы можете пострадать! А вы, наверное, сочли меня ужасно глупой!
– Я счел вас очаровательной, – поправил ее граф.
Десятью минутами позже по лестнице взлетел Перегрин и ворвался в гостиную в своей обычной бесцеремонной манере.
– Сэр, вы не могли бы пойти и поговорить с Эвансом? – возопил Перегрин, обращаясь к своему опекуну. – Он думает, что я должен немедленно сделать предложение по яхте, если хочу купить ее.
– У меня нет ни малейшего желания разговаривать с Эвансом, – отозвался граф.
– Но Эванс говорит, это прекрасное судно! Он говорит, оно приводится на целый румб круче к ветру, чем ваша «Сизая чайка»!
– Даже сей факт не пробуждает во мне желания разговаривать с ним. У меня есть для вас ошеломительные новости: я только что обручился с вашей сестрой.
– Но ведь это займет у вас не более четверти… Что вы сказали? Обручились с моей сестрой? Проклятье, я так боялся, что это обязательно случится!
– Перегрин! – воскликнула Джудит.
– Но ведь это правда, – заупрямился он. – Гарриет говорила мне, будто ты влюблена в него по уши. А я-то надеялся, что это будет Чарльз, но она ответила, что у него нет никаких шансов. Что ж, я желаю вам счастья. И мне не следовало бы мешать вам, но дело дьявольски срочное, и оно отнимет у вас не более четверти часа. Уорт, я хочу, чтобы вы пошли со мной и сами выслушали все, что имеет сказать по этому поводу Эванс!
– Перегрин, – голосом, каким разговаривают с избалованными детьми, произнес граф, – берите Эванса, берите весь мой экипаж, прихватите и «Сизую чайку» в придачу, если вам так уж хочется, отправляйтесь в Саутгемптон и сами взгляните на свой кораблик. Только более не упоминайте о нем при мне!
– Вы имеете в виду, что я могу купить яхту? – с готовностью подхватил Перегрин.
– Что до меня, то вы можете купить целый флот, если вам придет в голову подобная блажь, – ответил его светлость.
– В таком случае, я отправляюсь немедленно! – завопил Перегрин и выскочил из комнаты.
– Мой дорогой! – с некоторым беспокойством заявила мисс Тавернер. – Вам не следовало разрешать ему отправляться в Саутгемптон! Он вполне способен сей же час умчаться туда в карете!
– Очень на это надеюсь. Если бы у меня достало сообразительности, я посоветовал бы ему прихватить с собой и Генри. Убежден, они друг другу понравятся. Потому что Генри наша помолвка доставит еще меньше радости, чем Перегрину, – а заставить его замолчать будет куда труднее.
– Действительно, учитывая отношение Генри к представительницам моего пола, я удивлена, что вы вообще осмелились сделать мне предложение, – сказала мисс Тавернер. – Надеюсь, вас не слишком покоробило то обстоятельство, что Перри не выказал по этому поводу особой радости. Обещаю, брат полюбит вас, когда узнает лучше.
Граф улыбнулся.
– Нет, я ничуть не чувствую себя оскорбленным, – сказал он. – Я был готов и к худшему. Мне остается лишь утешаться соображением, что отношение вашего брата к нашей помолвке окажется для меня не более нелицеприятным, нежели отношение к ней моего грума – для вас, моя дорогая!