– Вы думаете, что тогда можно?
– Да.
Она подпрыгнула; как он потом узнал, так она выражала радость, получая любой подарок, даже пирожное. Он не встречал женщин, которые до того простодушно принимали бы подарки, безо всякого кривлянья. Она сказала продавщице:
– Давайте я их надену. А старые положите в футляр.
В этих очках, подумал он, когда они вышли из магазина Грубера, она больше похожа на мою любовницу, чем на мою младшую сестру.
– Это очень мило с вашей стороны, – произнесла она, как хорошо воспитанная школьница.
– Пойдем посидим у реки, там можно поговорить. – Когда она заколебалась, Пларр добавил: – В этих очках вас никто не узнает. Даже муж.
– Вам они не нравятся?
– Нет. Не нравятся.
– А я думала, что у них очень шикарный вид, – сказала она разочарованно.
– Они хороши как маскировка. Поэтому я и хотел, чтобы они у вас были. Теперь никто не узнает, что я иду с молодой сеньорой Фортнум.
– Да кто меня может узнать? Я ни с кем не знакома, а Чарли дома. Он отпустил меня со старшим рабочим. Я сказала, что хочу кое-что купить.
– Что?
– Да что-нибудь. Сама не знаю, что именно.
Она охотно шла рядом, следуя за ним, куда ему вздумается. Его смущало, что дело оборачивается так просто. Он вспоминал, как глупо боролся с собой, когда ему вдруг захотелось повернуть машину и поехать назад, в поместье, сколько раз на прошлой неделе ему не спалось, когда он раздумывал, как бы изловчиться и снова ее увидеть. Неужели он не понимал, что это так же легко, как пойти с ней в каморку у сеньоры Санчес?
– Сегодня я вас не боюсь, – сказала она.
– Потому что я сделал вам подарок?
– Да, может, поэтому. Никто ведь не станет дарить подарки тем, кто ему не нравится, правда? А тогда я думала, что вам не нравлюсь. Что вы мой враг.
Они вышли на берег Параны. В реку выдавалось небольшое пятиугольное здание, окруженное белыми колоннами, в нем, как в храме, стояла обнаженная статуя, полная классической невинности, и глядела на воду. Уродливый желтый дом, где он снимал квартиру, был скрыт за деревьями. Листья, похожие на легчайшие перышки, создавали ощущение прохлады, потому что были в вечном движении – они шевелились от ветерка, не ощутимого даже кожей. Вверх по реке, фырча против течения, прошла тяжелая баржа, а над Чако тянулась всегдашняя черная полоса дыма.
Она села и стала смотреть на Парану; когда он глядел на нее, он видел лишь собственное лицо, отраженное в зеркале очков.
– Бога ради, снимите эти очки, – сказал он. – Я не собираюсь бриться.
– Бриться?
– Я и так смотрю на себя в зеркало два раза в день, с меня этого хватит.
Она покорно сняла очки, и он увидел ее глаза – карие, невыразительные, неотличимые от глаз других испанок, которых он знал. Она сказала:
– Не понимаю…
– Да я уж и сам не помню, что сказал. Правда, что вы замужем?
– Да.
– И как вам это нравится?
– По-моему, это все равно как если бы я надела платье другой девушки, а оно на меня не лезло, – сказала она.
– Зачем же вы это сделали?
– Он так хотел на мне жениться. Из-за денег, когда он умрет, чтобы они не пропали. А если будет ребенок…
– Вы уже и об этом позаботились?
– Нет.
– Что ж, вам теперь все-таки лучше, чем у матушки Санчес.
– Тут все по-другому, – сказала она. – Я по девочкам скучаю.
– А по мужчинам?
– Ну, до них-то мне какое дело?
Они были одни на длинной набережной Параны; мужчины в этот час работают, женщины ходят за покупками. Здесь на все свое время: время для Параны – вечер, тогда вдоль нее гуляют молодые влюбленные, держась за руки, и молчат.
Он спросил:
– Когда вам надо быть дома?
– Capataz [старший рабочий (исп.)] в одиннадцать зайдет за мной к Чарли в контору.
– А сейчас девять. Что вы до тех пор собираетесь делать?
– Похожу по магазинам, потом выпью кофе.
– Старых друзей навестите?
– Девочки сейчас спят.
– Видите тот дом за деревьями? – спросил доктор Пларр. – Я там живу.
– Да?
– Если хотите выпить кофе, я вас угощу.
– Да?
– Могу и апельсиновым соком.
– Ну, я апельсиновый сок не так уж и люблю. Сеньора Санчес говорила, что нам нельзя пьянеть, вот почему мы его пили.
Он спросил:
– Вы пойдете со мной?
– А это не будет нехорошо? – сказала она, словно выспрашивала у кого-то, кого давно знает и кому доверяет.
– У матушки Санчес это же не было плохо…
– Но там надо было зарабатывать на жизнь. Я посылала деньги домой в Тукуман.