49 
Он нашел у себя в бумажнике цветной квадратик. Клара сидела за рулем «Гордости Фортнума», косясь на аппарат с таким страхом, словно он сейчас выстрелит.
– Хорошенькая, – вежливо отозвался Акуино.
– Понимаете, на самом деле она править не умеет, – сказал Фортнум, – и снимок чересчур засинен. Видите, какого цвета авокадо. Грубер обычно проявляет лучше. – Он с сожалением посмотрел на фотографию. – К тому же она не совсем в фокусе. И хуже здесь, чем на самом деле, но я тогда перебрал против нормы, и рука у меня, верно, дрогнула.
Он с тревогой посмотрел на жалкий остаток в бутылке.
– Как правило, ничего нет лучше виски, чтобы побороть эту дрожь. Как насчет того, чтобы прикончить бутылку?
– Мне самую малость, – сказал Акуино.
– У каждого человека своя норма. Я никого не стану попрекать, если она у него не такая, как у меня. Норма – она вроде бы встроена в твой организм, как лифт в жилой дом. – Чарли внимательно следил за Акуино. Он правильно рассчитал – нормы у них совсем разные. И сказал: – Мне понравился тот ваш стих насчет смерти.
– Который?
– Память у меня кошмарная. А что вы сделаете с трупом?
– С каким трупом?
– С моим трупом.
– Сеньор Фортнум, зачем говорить о таких неприятных вещах? Я пишу о смерти, это правда, но о смерти совершенно отвлеченно. Я не пишу о смерти друзей.
– Понимаете, ведь те люди в Лондоне, они обо мне никогда и не слышали. Им-то что? Я ведь не член их клуба.
– «Смерть, как сорняк, и без дождя растет». Вы об этом стихотворении говорили?
– Да, да, именно! Теперь вспомнил. Но все равно, Акуино, даже если смерть – дело обычное, умирать все же надо с достоинством. Согласны? Salud.
– Salud, сеньор Фортнум.
– Зовите меня Чарли, Акуино.
– Salud, Чарли.
– Я не хотел бы, чтобы меня нашли в таком виде: грязным, небритым…
– Я могу вам дать миску с водой.
– А бритву?
– Нет.
– Хотя бы безопасную. Что я могу натворить безопасной бритвой?
Да, дело в норме. Теперь ему казалось, что он все может. Будь у него хотя бы ножницы, глинобитную стену он сперва намочит.
– А ножницы, чтобы подровнять волосы?
– Надо спросить разрешения у Леона, Чарли.
А острую палочку? – он придумывал, как бы ее назвать поубедительнее. Теперь, когда он выпил свою норму и голова у него работала, он был уверен, что убежать можно.
– Я хочу написать Кларе, моей жене, – сказал он. – Той девушке на фотографии. Письмо можете держать у себя, пока все не кончится и вы не будете в безопасности. Я просто хочу ей сказать, что перед смертью думал о ней. Дайте мне карандаш, острый карандаш, – неосторожно добавил он, взглянув на стену и вдруг усомнившись, не был ли он чересчур самонадеян.
Там, правда, видно местечко, где стена была рыхлая, из нее торчала солома, которую подмешивали к глине.
– У меня есть шариковая ручка, – сказал Акуино. – Но я все-таки спрошу Леона, Чарли.
Он вынул ручку из кармана и внимательно ее осмотрел.
– А какой от нее может быть вред, Акуино? Я сам бы спросил твоего приятеля, но, понимаешь, со священниками мне почему-то не по себе.
– Вы должны нам отдать все, что напишете, – сказал Акуино. – Нам придется это прочесть.
– Конечно. Давайте начнем вторую бутылку?
– Вы хотите меня напоить? Да я ведь кого хочешь перепью.
– Что вы! Я еще сам своей нормы не выпил. Мне хватает одной рюмки сверх полбутылки, а вот вы только половину моей нормы и выпили.
– Может, нам еще долго не удастся купить вам виски.
– «Будем есть и пить, ибо завтра умрем!» [Книга пророка Исаии, 22:13] Это вроде как из Библии. Видно, и во мне просыпается сочинитель. А все виски. Вообще-то я не мастак писать письма. Но я первый раз в разлуке с Кларой с тех пор, как мы вместе.
– Вам и бумага будет нужна, Чарли.
– Да, о ней я и забыл.
Акуино принес ему пять листиков бумаги, вырванных из блокнота:
– Я их сосчитал. Вы должны будете все до одного мне вернуть, используете вы их или нет.
– И дайте немного воды, помыться. Не хочу, чтобы письмо было в грязных пятнах.
Акуино подчинился, но на этот раз слегка поворчал.
– Это вам, Чарли, не отель, – сказал он, грохнув таз на земляной пол и расплескав по нему воду.
– Если бы это был отель, я бы повесил на двери: «Прошу не беспокоить». Возьмите виски, выпейте еще.
– Нет. С меня хватит.
– Будьте другом, прикройте дверь. Не выношу, когда этот индеец на меня смотрит.
Оставшись один, Чарли Фортнум намочил рыхлое место на стене водой и принялся ковырять его шариковой ручкой. Через четверть часа на полу лежала щепотка пыли, а в стене образовалось крошечное углубление. Если бы не виски, он бы отчаялся. Чарли сел на пол, чтобы скрыть вмятину в стене, вымыл ручку и принялся писать. Ему надо было как-то объяснить, на что у него ушло время.
49 
