– Кому здесь нужны, – сказал кто-то, – их поганые деньги.
Его сердце снова тронула неизъяснимая любовь. Я такой же преступник, как все они… И он почувствовал близость к этим людям, неведомую ему в прежние годы, когда верующие целовали его черную нитяную перчатку.
Голос набожной женщины истерически воззвал к нему:
– Отец! Это же безрассудство! Зачем признаваться им? Вы же не знаете, кто нас окружает. Воры и убийцы…
– А ты как сюда попала? – спросил чей-то злобный голос.
– У меня были хорошие книги дома, – с непереносимой гордостью заявила она. Ему не удалось поколебать ее самодовольство. Он сказал:
– Они всюду есть. И в тюрьме и на воле.
– Хорошие книги?
Он тихо засмеялся:
– Нет, нет. Воры, убийцы. Если б у тебя было знание жизни, дитя мое, ты бы поняла, что на свете есть вещи и похуже. – Старик уснул, привалившись головой ему к плечу, и сердито бормотал что-то во сне. Видит Бог, переменить положение здесь было нелегко, и чем дальше, тем больше немели у него ноги и тем труднее ему становилось. Он не решался двинуть плечом – старик проснется и увидит перед собой еще одну мучительную ночь. Что ж, подумал он, этого старика ограбили мои собратья, и справедливости ради я могу потерпеть немного. Он молчал, застыв на месте у сырой стены, не чувствуя под собой ног, будто пораженных проказой. Москиты жужжали не переставая; отмахиваться от них было бесполезно – они словно входили в состав тюремного воздуха. Кто-то еще заснул и начал храпеть, и удивительно – в этом храпе чувствовалось удовлетворение, будто человек хорошо выпил и досыта поел за обедом и теперь лег отдохнуть. Священник прикинул – который может быть час? Сколько времени прошло с тех пор, как он повстречал нищего на площади? Наверно, только перевалило за полночь. До рассвета придется терпеть еще долгие-долгие часы.
Конец близок, это несомненно, а в то же время надо быть готовым ко всему, даже к побегу. Если Господу угодно спасти его. Господь отведет от него ружье в минуту расстрела. Но Господь милосерд. Отказать ему в покое – а существует ли покой? – Господь может лишь в том случае, если захочет послать своего слугу на спасение еще одной души – его собственной или чужой. Но кого он спасет теперь? Он в бегах; он не смеет зайти ни в одну деревню, ибо за это заплатит жизнью другой человек – может быть, пребывающий в смертном грехе и непокаявшийся. Страшно подумать, сколько душ погибнет только потому, что он упрям, горд и не смиряется с поражением. Ему нельзя даже отслужить мессу – у него нет вина. Оно все ушло в пересохшую глотку начальника полиции. Как это ужасающе сложно! Он боится смерти и будет еще больше бояться, когда наступит утро, но этот исход начинал привлекать его своей простотой.
Набожная женщина зашептала что-то; она, видимо, ухитрилась подвинуться к нему. Она говорила:
– Отец, примите мою исповедь.
– Дитя мое, где – здесь? Это невозможно. Как же сохранить тайну исповеди?
– Я так давно…
– Прочти покаянную молитву. Надо уповать на милосердие Божие, дитя мое…
– Я готова страдать.
– Ты уже здесь страдаешь.
– Это ничего. Утром моя сестра принесет деньги и заплатит штраф.
Где-то у дальней стены те двое снова предались наслаждению. Это было ясно: возня, прерывистое дыхание и, наконец, вскрик.
Набожная женщина сказала с яростью, во весь голос:
– Прекратите! Свиньи, скоты!
– Поможет ли тебе покаянная молитва, когда ты в таком гневе?
– Но это безобразие!
– Не надо так говорить. Это опасно. Ибо иной раз нам вдруг открывается вся красота наших грехов.
– Красота! – с отвращением проговорила она. – Здесь. В тюремной камере. Когда вокруг всякий сброд.
– Да, красота! Святые говорят, что в страдании тоже есть красота. Но мы с тобой не святые. На наш взгляд, страдание безобразно. Вонь, теснота и боль. А им, тем, что в углу, все это кажется прекрасным. Многое надо постичь, чтобы смотреть на жизнь глазами святого. У святых такое тонкое чувство красоты, что они могут смотреть сверху вниз на убогие вкусы невежд. Но у нас с тобой нет такого права.
– Это смертный грех.
– Как знать? Может быть. Но я плохой священник. Я по опыту своему знаю, сколько красоты принес в мир Сатана, павший с неба. И кто скажет, что падшие ангелы были безобразны? Нет, они были такие же быстрые, легкие и…
В углу снова раздался вскрик – свидетельство нестерпимого наслаждения. Женщина сказала:
– Остановите их. Это же позор! – Он почувствовал, как ее пальцы впились ему в колено. Он сказал: