Последние отзывы

  58  

– Есть еще краснорубашечник, – сказал священник.

– Краснорубашечник?

– Он меня и поймал.

– Матерь божия! – сказал метис. – И губернатор со всеми с ними считается. – Он умоляюще поднял глаза на священника. Он сказал: – Ты образованный человек. Посоветуй мне что-нибудь.

– Это смертный грех, все равно как убийство.

– Я не про то. Я про вознаграждение. Понимаешь, пока они ничего не знают, мне здесь будет хорошо. Надо же человеку отдохнуть две-три недельки. И ведь далеко ты не убежишь? Мне надо поймать тебя где-нибудь в другом месте. Скажем, в городе. Чтобы никто другой не выдал себя за поимщика. Бедняку над стольким приходится ломать голову, – добавил он с досадой.

– По-моему, – сказал священник, – тебе даже здесь кое-что перепадает.

– Кое-что, – сказал метис, усаживаясь у стены поудобнее. – А мне надо все.

– Что здесь происходит? – сказал сержант. Остановившись в дверях на ярком солнце, он заглянул в камеру.

Священник медленно проговорил:

– Он хочет, чтобы я убрал его блевотину, а я говорю, вы велели мне только…

– Он у нас гость, – сказал сержант. – С ним надо повежливее. Раз просит, так убери.

Метис глупо ухмыльнулся. Он сказал:

– А как насчет бутылки пива, сержант?

– Рано тебе еще, – сказал сержант. – Сначала обыщи город.

Священник взял ведро и пошел через двор, а те двое продолжали препираться. У него было такое ощущение, будто в спину ему нацелена винтовка. Он вошел в уборную, вылил ведро, потом снова вышел на яркий свет – теперь винтовка целилась ему в грудь. Сержант и метис разговаривали, стоя в дверях камеры. Он перешел двор; они не спускали с него глаз. Сержант сказал метису:

– Ты говоришь, у тебя желчь разлилась и глаза с утра не глядят. Так вот, сам убери свою блевотину. Раз ты от своего дела отказываешься… – Метис хитро, но неуверенно подмигнул из-за спины сержанта. Теперь, когда минутный страх прошел, священнику стало жалко себя. Бог принял решение. Он снова должен жить, снова что-то решать, изворачиваться, предпринимать что-то по своему усмотрению…

У него ушло еще полчаса на то, чтобы закончить уборку и вылить на пол каждой камеры по ведру воды. Он видел, как набожная женщина исчезла словно навсегда под аркой ворот, где ее ждала сестра с деньгами для штрафа. Обе они были закутаны в черные шали, как вещи, купленные на рынке, – какие-то твердые, сухие, подержанные. Потом он снова доложился сержанту, тот осмотрел камеры, покритиковал его работу, велел вылить еще воды на пол и вдруг, наскучив всем этим, сказал, чтобы он пошел к хефе за разрешением на выход. Ему пришлось просидеть еще час на скамейке у двери хефе, глядя на караульного, который лениво прохаживался взад-вперед под палящим солнцем.

А когда наконец полицейский ввел его в помещение, за столом там сидел не хефе, а лейтенант. Священник остановился неподалеку от своей фотографии на стене и стал ждать. Он пугливо бросил мимолетный взгляд на помятую газетную вырезку и с чувством облегчения подумал: теперь я не очень похож. Какой он, наверно, был несносный в те годы – несносный, но все же более или менее чистый нравственно. Вот еще одна тайна: иногда ему кажется, что грехи простительные – нетерпение, мелкая ложь, гордыня, упущенные возможности творить добро – отрешают от благодати скорее, чем самые тяжкие грехи. Тогда, пребывая в своей чистоте, он никого не любил, а теперь, греховный, развращенный, понял, что…

– Ну, – сказал лейтенант, – убрал он камеры?

Он не поднял глаз от лежавших перед ним бумаг. Он сказал:

– Передай сержанту, что мне нужен отряд в двадцать пять человек и чтобы винтовки у них были вычищены. Даю на это две минуты. – Он рассеянно взглянул на священника и сказал: – Чего ты ждешь?

– Разрешения, ваше превосходительство, на выход.

– Я не превосходительство. Называй вещи своими именами. – Он резко проговорил: – Ты здесь сидел раньше?

– Нет, никогда.

– Твоя фамилия Монтес. За последнее время мне столько этих Монтесов попадалось. Твои родственники? – Он пристально смотрел на священника; память его, видно, начала работать.

Священник торопливо ответил:

– Моего двоюродного брата расстреляли в Консепсьоне.

– Я тут ни при чем.

– Да нет… я хотел сказать, что мы с ним очень похожи. Наши отцы были близнецами. Мой старше всего на полчаса. Я думал, что ваше превосходительство…

– Насколько мне помнится, тот был совсем другой. Высокий, худощавый, узкий в плечах.

  58