— А тебе не поможет, если я расскажу, как сильно люблю тебя?
Амадо поцеловал ее в макушку.
— Да я только и живу, чтобы слушать эти слова.
— Тогда я буду повторять их тебе каждое утро.
— Мне бы это очень понравилось, — сказал он. — Ладно, теперь, полагаю, мы потолковали достаточно. Я хотел бы услышать о моем приятеле Чарлзе. Как он тебе показался?
Элизабет почувствовала, словно он ускользает от нее, но не могла понять почему.
— Он мне показался невысоким, лысым и невероятно близоруким.
— Чарлз Пинкли?? А ты уверена, что… — он рассмеялся и, притянув ее к себе, крепко обнял. — Не знаю, что бы я делал без тебя.
— Что ж, хорошая мысль, поскольку я и не собираюсь никуда уезжать.
Он снова поцеловал ее.
— Ну, а теперь ты расскажешь мне о Чарлзе?
Элизабет позволила себе слегка расслабиться. Ничего, они с этим справятся.
— Ну, это удивительно высокий мужчина. С такими бакенбардами…
Глава 14
Элизабет уставилась на первую страницу газеты, которая закрывала от нее Амадо. Он сидел напротив за обеденным столом и наслаждался своей недавно приобретенной привычкой — читать за завтраком, вместо того чтобы разговаривать с ней. В это утро Элизабет уже несколько раз безуспешно пыталась добиться его внимания. Она решила сделать еще одну попытку.
— Я забыла сказать, что съемочная группа явится сюда завтра утром в пять часов вместо семи, — сказала она. — Они хотят снять парочку кадров в виноградниках так, чтобы свет падал сзади.
— И когда же они хотят, чтобы я там был? — спросил Амадо, не опуская газеты.
— Джерри попросил тебя закончить наводить марафет к шести, им бы хватило времени.
Газетный барьер опустился.
— Ну, это не проблема.
Он очень старательно развернул газету и вернулся к чтению. Посмотрел на свой грейпфрут, а потом на стену позади Элизабет. Казалось, он чувствовал себя неловко, почти нервничал. Прошло еще несколько мгновений, прежде чем он сказал:
— Нам надо поговорить. — Он помолчал. — Я откладывал этот разговор, Элизабет, потому что знал: он вызовет у тебя излишнее беспокойство.
Она уселась попрямее на стуле, борясь с желанием встать по стойке «смирно». У нее не было ни малейшего представления о том, что за этим последует, она только чувствовала, — ничего хорошего не услышит.
— Я попросил Консуэлу перенести мои вещи в комнату для гостей сегодня же утром, после того как мы уйдем на работу, — он наконец поднял глаза и посмотрел на нее. — Пожалуйста… Элизабет. Постарайся понять… Это только временный переезд. Ты знаешь, я плохо сплю, вот я и беспокоюсь, что моя неугомонность тебе мешает. Как только все войдет в норму, я попрошу вас с Консуэлой перенести мои вещи обратно в твою комнату.
Ей не было нужды спрашивать, что он подразумевает под «вхождением в норму». Это тот день, когда смирится с ее неспособностью подарить ему детей, и сможет опять видеть ее в своей постели.
— В мою комнату? — Элизабет изо всех сил старалась сохранить спокойствие. — С каких это пор она перестала быть нашей комнатой, Амадо?
— Ну, я просто неудачно выразился. Не более того.
Она встала и обошла вокруг стола. Подойдя к нему вплотную, Элизабет опустилась на колени и положила ладони на его руку.
— Если ты это сделаешь, то трещина, которая уже появилась, будет только увеличиваться. И мы никогда не сможем преодолеть ее.
Он коснулся ее щеки с невероятной нежностью.
— Ты делаешь из этого слишком далеко идущие выводы.
— То, что я сейчас испытываю… да я бы могла валяться на полу, стучать ногами и рыдать — и все равно это даже в малой степени не выразит того, какой ужас я испытываю. Я люблю тебя, Амадо. Я понимаю, как тебе горько из-за того, что…
Его рука двинулась и слегка прикрыла ей рот.
— Моя любовь к тебе никак не связана с тем, можем ли мы иметь детей или нет. Я же тебе сказал, что больше мы об этом никогда говорить не будем. Это пройдено и теперь несущественно.
Ах, если бы только она могла поверить ему!
— Тогда зачем же ты делаешь это? — спросила она.
— Я должен принять кое-какие решения, и мне нужно время, чтобы их обдумать.
Внутри у Элизабет так все и похолодело.
— Что еще за решения?
— Я тебе расскажу о них попозже.
За десять месяцев их брака она усвоила твердо — на Амадо нельзя давить.
— И в эту твою новую комнату кому-то будет дано право входить?