– Ханна, ты напрашиваешься на драку, что ли? – Мигель повысил голос.
– Да! Ты меня терроризируешь своей заботой!
– В гимнастическом зале висит прекрасная боксерская груша – это лучшее лекарство для тебя. Ты выплеснешь лишние эмоции.
Он еще иронизирует!
– Я подумаю над твоим предложением!
– Но позволь еще один совет, – порекомендовал он, – сначала переоденься. Вечерний туалет не совсем практичен.
Она не стала долго раздумывать, схватила туфлю с одной ноги и швырнула в него.
Мигель ловко схватил летящую туфлю, аккуратно поставил ее на стоящий поблизости столик и обернулся к женщине.
– Что дальше?
На этот раз в воздухе просвистела вечерняя сумочка, но он уклонился и, кинувшись к Ханне, схватил ее в объятия и потащил наверх.
Она била его по плечам, рукам и стонала от собственного бессилия, потому что ее усилия, казалось, разбивались о каменную стену его невозмутимости. С таким же успехом можно бить пресловутую боксерскую грушу.
Мигель вошел в спальню, пинком распахнув дверь, и опустил ее на пол.
– Все! – выдохнул он хрипло. – Древние бойцовские инстинкты одолели в тебе привычки цивилизованного человека. – Он поймал ее за плечо, страхуя себя от ее неожиданных ударов. – Прекрати!
– Ненавижу тебя!
– За то, что стал мишенью для женщины с извращенными понятиями?
– Я хочу спать. Одна.
Мигель медленно разжал руки.
– Валяй. – Развернулся и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Ханна тупо глядела на дверь, почти желая, чтобы он хлопнул ею изо всех сил. Такое лучше вписалось бы в только что разыгранную сцену.
Она медленно пересекла спальню, подошла к окну, глядя в темнеющий сад. Луна поднялась высоко, большой белесый шар проливал молочный свет на землю. Деревья, кусты отбрасывали длинные дрожащие тени, в лунных лучах стены дома стали расплывчатыми, нереальными. Где-то вдали залаяла собака, к ней присоединилась другая.
Ханна задернула шторы, медленно разделась, сняла макияж, натянула шелковую ночную рубашку и, погасив лампу, легла, глядя перед собой невидящими глазами. Образы, яркие, неотвязные, теснились в мозгу. Глаза ее постепенно наполнялись слезами.
Когда много позже Мигель вошел в комнату, разделся и лег, Ханна решительно зажмурила глаза. Но, прислушиваясь к его дыханию, она мучительно хотела только одного – дотронуться до него, протянуть руку и ощутить тепло его тела.
Но поступить так она не могла. Признайся честно, мысленно потребовала она от себя, ты боишься? Боишься, что он останется равнодушен к твоему порыву, хуже того – отвергнет его? Каково тогда тебе будет?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ханна проснулась от звука льющейся воды в душевой. Перекатившись на бок, она поглядела на часы. Семь.
Как легко присоединиться сейчас к Мигелю – открыть стеклянную дверь и шагнуть в его объятия – так она делала каждое утро. Но сегодня – ни за что!
Когда она вернулась в спальню, Мигель одевался. Он пристально посмотрел на нее, явно оценивая ее настроение. Ханна с вызовом встретила его взгляд и стала одеваться.
– Долго ты собираешься дуться? – миролюбиво поинтересовался Мигель. Ханна демонстративно отвернулась и, не отвечая, продолжала туалет. Закончив одеваться, обернулась и обнаружила, что он все еще стоит на пороге.
– Ханна? – Его голос приобрел металлические нотки.
– Я и не дуюсь! Мог бы уже знать, что это не в моем характере. Да и что я должна говорить? Конечно, я несколько переборщила, и, если тебя это обижает, прости меня.
– Хорошо. Но дело не во мне, неужели ты этого не понимаешь? Я безумно волнуюсь за тебя!
Ханна хмуро мотнула головой.
– Ты слишком меня опекаешь – я не младенец!
– Но ведешь себя по-детски: капризно и упрямо, полагая, что тебя притесняют.
– Извини, но мне пора, – сварливо сказала Ханна, прошла мимо него в туалет и стала расчесывать волосы. За спиной неожиданно возникло отражение Мигеля. Ее глаза расширились, пальцы задрожали – она чуть не уронила тюбик губной помады.
– Вот что тебе сейчас нужно. – И Мигель стал жадно целовать ее. – Это приведет тебя в чувство.
Ханна ухватилась за подзеркальник, пытаясь прийти в себя. Потом взяла сумку и спустилась в гараж.
По дороге на работу она заехала в придорожное кафе и через полчаса была в бутике.
День тянулся нескончаемо. Образ Мигеля неотступно преследовал ее. Интересно, как он ухитрялся контролировать свои эмоции? Было бы лучше, если б он отругал ее, что-нибудь разбил, накричал, а он просто представил ее выходки как ребяческие. Это раздражало и злило ее больше, чем все остальное.