— Зелиг, пожалуйста, я не могу смотреть на свет.
Он присел рядом с ней на корточки и ухватил в кулак меховую вестовку, надетую поверх кожаной рубашки, которая делала ее грудь совершенно плоской; угрюмо рассматривал он бриджи и высокие мягкие сапоги. Талию Кристен охватывал широкий пояс с пряжкой, украшенной изумрудами.
— Откуда у тебя эта одежда? — спросил он.
— Это не твоя, — успокоила она его. — Я позаимствовала ее у Торалля, он моего роста и…
— Замолчи, Кристен, — прорычал он. — Ты знаешь, как выглядишь?
— Как один из матросов твоей команды, — рискнула она повеселить брата, в надежде, что гнев его утихнет.
Но ничего не получилось. Его серые глаза были не менее жуткими, чем шторм, который только что закончился. Он смотрел на нее так, будто хотел ударить и ему стоило большого труда удержаться.
— Но почему, Кристен? Ничего глупее этого ты раньше не делала.
— Есть много причин. — Она могла теперь хорошо рассмотреть своего брата, но избегала смотреть ему в глаза, когда добавила:
— Одна из них — я хочу приключений.
— Неужели это стоит гнева отца?
— Я же сказала — это одна из причин. Дело в том, что я хочу выйти замуж, Зелиг, а дома нет мужчины, за кого бы я пошла. Я надеялась, что в торговых городах найти его будет проще.
— Отец же обещал с тобой поехать, — холодно возразил он.
— Я знаю. Но мама сказала, только после твоего возвращения или следующей весной.
— И ты решила не дожидаться. Так просто. — Он щелкнул пальцами. — Ты сама себе противоречишь.
— Подожди, Зелиг. Есть еще причина. Есть некто — я не хочу называть его имени, и ты не спрашивай меня, — есть некто, кто хочет заполучить меня в жены, после… после изнасилования.
— Дирк! — взорвался он.
— Я же сказала, что не назову имя. Я и раньше никому не могла рассказать о нем, иначе ничего не смогла бы предпринять сама. Отец все взял бы в свои руки; убить он бы его не убил — пока не за что, а мужской разговор или драка… я не думаю, что этого человека можно чем-то обескуражить. Мне бы это стоило свободы передвижения, да и вообще у меня такое, что самое лучшее — это исчезнуть на какое-то время, а если я найду себе мужа, то тем лучше.
— О Один, не покинь меня! — вырвалось у Зелига. — Лучших доводов нельзя и ожидать от женщины.
— Ты несправедлив, Зелиг! Разве мало тех причин, что я назвала? — оправдывалась она.
— То, что тебе пришла охота попутешествовать, похоже на правду, А вот против мужчины, которого ты описала, всегда можно было что-то предпринять, и ты сама это знаешь.
— Отец не убил бы его только за то, что он мне угрожал.
— Но я бы убил.
Она посмотрела на него, сощурив глаза.
— Ты убил бы его за то, что я для него желанна? И ты собираешься убивать каждого мужчину, который захочет меня?
— Каждого, кто решит, что может владеть тобой, не спрашивая твоего согласия.
Она улыбнулась, понимая, что в нем теперь говорит брат.
— Тогда проблем нет. В торговых городах ты будешь мне лучшим защитником.
— Если, конечно, предположить, что ты едешь с нами. Но ты вернешься домой, Кристен, — ответил он.
— О нет, Зелиг, потерять из-за меня столько времени! Мне этого никто не простит.
— Ни у кого не возникнет сомнений, что тебя надо вернуть домой.
— Но почему? Чем я могу помешать вам? Вы ведь только везете товары на продажу…
Но, натолкнувшись на свирепый взгляд Зелига, она широко открыла глаза. Ее осенила догадка.
— Вы хотите заняться разбоем!..
В этот момент в открытом люке появился кузен Хакон.
— Ты сказал ей, Зелиг? О Тор[3]! Это глупо с твоей стороны, — проворчал он.
— Идиот! — Зелиг встал и испепелил взглядом юношу. — Ты как раз и сказал ей! До этого она просто догадывалась.
Хакон забрался в трюм, чтобы взглянуть в глаза Зелигу.
— Что ты теперь собираешься делать? Отправить ее домой, чтобы она рассказала все твоему отцу?
Зелиг поднял глаза к небу.
— Заклинаю тебя, Хакон, помолчи. Как радовались бы наши недруги, если бы смогли заполучить тебя.
— А что я сказал?
Зелиг посчитал ниже своего достоинства отвечать на этот вопрос и зло посмотрел на Кристен.
— Ты ничего не скажешь отцу? — спросил он тоном, какого она раньше никогда не слышала.
— Что ты имеешь в виду? — лукаво улыбнулась Кристен.
Он застонал, услышав это, но свою ярость выместил на Хаконе, ударив его кулаком так, что тот мешком свалился на шкуры, затем кинулся на Хакона, и они с ожесточением заработали кулаками, стараясь, как это принято у викингов, не остаться в долгу друг у друга.