— На днях ты говорила мне, что хочешь этого ребенка.
Это прозвучало скорее как утверждение, чем вопрос. Он словно бросал ей вызов. Жози воинственно выставила вперед подбородок:
— Совершенно верно.
— Тогда ты должна признать, что все твои поступки в последние дни не слишком этому способствовали.
Она почувствовала, что краснеет, но вместе с тем не желала признать правоту его слов.
— Неужели ты думаешь, что я нарочно что-то делала, чтобы навредить своему ребенку?
— Нашему ребенку.
Жози сжала челюсти и отвернулась. Она не могла вынести буравящего взгляда его темно-карих глаз. Господи, вдруг у ребенка будут его глаза?
— Я никогда ничего не сделала во вред здоровью ребенка, — твердо повторила она. — И тебе следовало бы это знать.
— Тогда почему бы тебе не поступать так, как лучше для него?
У нее сузились глаза.
— Что это значит?
Он повернулся к ней лицом.
— Выходи за меня замуж.
— Мы это уже обсудили, Сэм.
— Но я не согласен с твоим ответом. Ты утверждаешь, что хочешь этого ребенка, а сама о нем не думаешь. Ты…
— Прошу прощения! — Она в ярости швырнула тост обратно на тарелку. — Откуда тебе знать, что я делаю и чего не делаю? Сколько ты здесь? Неделю?
— Но я успел заметить, что ты все время работаешь до полного изнеможения.
— Мне нужно…
— Тебе не нужно! Ты хочешь! Хочешь быть независимой. Хочешь отделаться от меня. Хочешь все сделать по-своему. И после этого ты говоришь, что заботишься в своем ребенке, что любишь его? Не смеши меня!
Жози никогда раньше не видела, чтобы Сэм злился. Она подтянула коленки к животу, словно они могли защитить ее от его нападок.
— Ты сам не знаешь, о чем говоришь.
— Разве? А по-моему, очень даже хорошо знаю. Перестань вести себя как глупенькая школьница. Пора повзрослеть.
Жози взвилась, словно ее ужалили.
— Как глупенькая школьница? — задыхаясь от негодования, с трудом выдавила она.
Да как он смеет!
— Подумай ради разнообразия о других, не только о себе! — резко бросил он ей в лицо. — Сейчас уже речь не о том, чего хочешь ты или чего хочу я. Важно только то, что лучше для ребенка. Нашего ребенка! Твоего и моего. Решать за него обязаны мы с тобой. Мы оба, а не ты одна.
— Это ты пытаешься все решить сам. Ходишь тут, распоряжаешься. Приказываешь мне, что делать.
Сэм возмущенно фыркнул.
— Распоряжаюсь?
Он посмотрел на нее — она по-прежнему сидела на кровати в той же позе, — затем на поднос с завтраком, который он ей принес.
Жози знала, о чем он думает. Она слышала, как он подошел и сел на стул в полуметре от ее кровати. Поневоле она взглянула на него. Он наклонился вперед, упершись локтями в колени. Его глаза шоколадного цвета потемнели и были устремлены на нее.
— Ты хочешь, чтобы этот ребенок выжил? — спросил он.
— Конечно, хочу!
— Тогда ты должна сделать ради него все возможное и невозможное. Прежде всего, как сказал доктор, ты должна как можно больше отдыхать, не волноваться, правильно питаться, много спать. Но ты не сможешь выполнить все эти предписания врача, если будешь и дальше разыгрывать роль хозяйки гостиницы.
— Для меня это не игра!
— Ты отнимешь у ребенка шанс явиться в этот мир, если не дашь себе роздыха.
— Я дам себе роздых. Я уже все решила. Но это не значит, что я должна выйти за тебя замуж, — сказала она тоном, не допускающим возражений.
— Нет, значит, если ты хочешь сохранить свою работу.
Она ошеломленно смотрела на него во все глаза.
— Ты меня уволишь?
— Да! Нет!
Он взъерошил себе волосы.
— Черт возьми, конечно, нет! Но я хочу, чтобы ты вела себя разумно. Я хочу, — вздохнул он, — чтобы ребенок носил мое имя.
Они посмотрели друг другу в глаза.
Потом она спросила:
— Почему?
— Потому что ребенок мой. Я хочу, чтобы мой ребенок носил мое имя. Я не желаю, чтобы он был незаконнорожденным. Он Флетчер, черт возьми!
Ее даже испугал его напор, его настойчивое желание признать ребенка, которого он никак не планировал.
— Или она, — помолчав немного, поправила Жози.
— Или она, — поправился Сэм. — Не важно. Мне все равно. Я не хочу быть просто сторонним наблюдателем.
— Много ты знаешь, каково это быть сторонним наблюдателем.
— Согласен, я мало что об этом знаю, но почему ты считаешь, что мне это понравится? Или нашему ребенку? Я не хочу, чтобы он чувствовал себя брошенным.