Кили на мгновение умолкла, не зная, продолжать ли ей. В лице Лэклена не дрогнул ни один мускул; он слушал ее в ледяном молчании, и в эту минуту Кили поняла, что должна сказать ему все. В противном случае она рискует потерять любовь своей жизни.
– Ее бедственное положение слишком напоминало мое. Много лет назад, когда я была подростком, я тоже отчаянно нуждалась в помощи и нигде не могла найти ее. Родители проявляли равнодушие к моим проблемам, друзей у меня не было, а мой психолог занимался пустой болтовней вместо того, чтобы реально помочь мне. В ту ночь твои советы задели меня за живое, ну и... – Кили развела руками. – Ты, конечно, помнишь, какими нелестными эпитетами я тебя наградила.
– И ты умолчала об этом из боязни, что я сбегу? – Вопреки ее ожиданиям Лэклен не протянул к ней руки. На его лице не появилось даже тени улыбки. Он продолжал стоять с неприступным видом, и тревога, которую Кили почувствовала в начале разговора, переросла в панику. – За кого ты меня принимаешь? – Прежде чем она успела открыть рот, Лэклен сказал: – Можешь не отвечать, и так все ясно. Послушай, мне жаль, что тебе пришлось пройти через все это. Но разве ты забыла, что я просил тебя быть честной со мной, когда у нас была... ну, что бы там у нас ни было...
Кили почувствовала, как вся кровь отхлынула от ее лица. «Была»!
– Это называется связью.
Лэклен отрицательно покачал головой.
– Для тебя, может быть. Что касается меня, это были всего лишь свидания.
Острая боль пронизала Кили, и она машинально приложила руку к животу, словно пытаясь защитить свое дитя.
– Значит, тебя не интересовали долговременные отношения? Как же твое признание в том, что ты хочешь иметь детей?
Кили прочитала горький ответ в глазах Лэклена. Помолчав, он кивнул.
– Я бы назвал их всего лишь встречами, как бы далеко они ни зашли. Для того чтобы произвести на свет ребенка, я должен быть уверен, что могу доверять матери моих детей, и, судя по всему, ты – не эта женщина.
– Понимаю, – прошептала Кили.
И тут у Лэклена зазвонил мобильный телефон.
Кили разрывалась между желанием уйти от самого лучшего, что когда-либо было в ее жизни, и бросить Лэклену в лицо известие о своей беременности. Но она заметила, что внезапно Лэклен смертельно побледнел и с силой прижал телефон к уху.
– Когда? В какой больнице? Через пятнадцать минут я буду там, – сказал он.
Кили непроизвольно положила руку ему на плечо.
– Что-то случилось?
Он посмотрел на ее руку, словно не понимая, как она оказалась там, и дернул плечом.
– Я должен уйти. У моего отца случился сердечный приступ.
– Сочувствую, – пробормотала Кили. Несмотря на бессердечие, которое он только что проявил, ей хотелось быть рядом с ним. – Хочешь, я поеду с тобой?
Лэклен холодно посмотрел на нее.
– Нет. В течение последних месяцев ты не очень-то стремилась оказывать мне моральную поддержку. Разве что-нибудь изменилось?
Вот она, возможность рассказать ему о ребенке! Но Кили промолчала, чувствуя, что момент явно неподходящий.
– Я отвечу на этот вопрос позже.
Лэклен покачал головой.
– У меня нет времени. Никаких «позже» не будет. Давай покончим с этим сейчас, и пусть каждый из нас пойдет своим путем.
Кили вспыхнула.
– Ах вот как! Сначала мы просто встречались, а теперь покончим с этим?
– Да.
– А что, если я люблю тебя? И что, если я беременна?
Лэклен побледнел как полотно.
– Ты идешь на все, чтобы поймать идеального мужчину, но имей в виду, я вовсе не идеален, во мне нет ничего от мистера Совершенство.
Он поспешно вышел из ресторана. Слезы струились по лицу Кили. Она прижимала руки к животу, думая, что осталась одна с ребенком, которому не суждено узнать своего отца.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
«Лэклен не боится ответственности. Он отрицает единобрачие».
Лэклен вбежал в палату, ожидая увидеть тяжело больного, разбитого человека. К его великому удивлению, Дерек Брант сидел в кровати, с неприязнью глядя на опутывающие его провода, подключенные к бесчисленным датчикам.
– Наконец-то! Ты только посмотри на меня! Связали по рукам и ногам, как индейку, которую вот-вот сунут в духовку! Сделай с этим что-нибудь.
Лэклен облегченно вздохнул. Он приготовился к худшему, несмотря на уверения врача и медицинских сестер, но отец сидел в постели с таким видом, словно готовился сбросить оковы и удрать.