— Благородно с вашей стороны.
Клиона в отчаянии протянула к нему руки.
— Пожалуйста… я должна вам сказать, — умоляюще проговорила она.
— Прошу извинения, что перебиваю ваш монолог. Нельзя ли перейти к сути?
— Это… это касается… Берил.
— Берил просила вас что-то мне передать?
— Да… просила.
— И отчего же моя нареченная не окажет мне чести, доверившись лично мне?
Клиона глубоко вздохнула.
— Оттого, что она убежала. — Она не посмела взглянуть на лорда Рейвена и поспешно, чувствуя себя, наконец, в силах высказаться, продолжала: — Ах, только не гневайтесь на нее, умоляю вас. Приехал лорд Маунтавон и сообщил, он теперь свободен, жена его умерла… Они с Берил отправились в Милан… и там обвенчаются. Вам это может показаться дурным, безнравственным, милорд, но вы, наверное, знаете — Берил всегда любила его. Никто не был ей так дорог. Обманув вас, она поступила дурно, но… Любовь не… поддается велению рассудка. — Клиона произнесла эти слова, подавив рыдание.
— Кто вам сказал, что любовь не поддается велению рассудка? — полюбопытствовал лорд Рейвен.
— Я знаю, я уверена в этом, — отвечала Клиона. — И потому умоляю вас простить Берил. Если вы ее любите, вы поймете ее чувство.
— Она внушила бы мне больше уважения, если бы сказала обо всем сама, — проговорил лорд Рейвен.
— Понимаю вас, — согласилась Клиона. — Но она боялась, вы рассердитесь, будете ее отговаривать, начнется ссора. Она решила связать судьбу с лордом Маунтавоном, и ничто не поколеблет ее решения. Пожалуйста, постарайтесь понять и простить, — молила Клиона, обернувшись к нему и глядя ему в глаза.
— Я прощаю ее, — сказал лорд Рейвен.
— Это великодушно с вашей стороны. Я знала, вы поймете. При истинной любви самое главное — счастье любимого.
— При истинной любви, — повторил он. — Весьма важное условие.
— Я уверена в этом, — отвечала Клиона. — Любовь, истинная любовь, самоотверженна и прощает все.
— Откуда вы знаете? — спросил он.
— Но я сама… — Клиона смолкла неожиданно.
Она вдруг поняла, что чуть не выдала себя, сказав о чувствах, которые испытывает. И это правда, взволнованно подумала она. Она желает ему счастья. Она любит его и ради него в эту самую минуту, если бы только могла, вернула Берил, чтобы та осталась с ним навсегда. Она боялась взглянуть на него, увидеть на его лице страдание и смотрела, как плещет веселая золотистая струя.
— Итак, вам известно: истинная любовь прежде всего печется о счастье любимого, — спокойно заключил лорд Рейвен.
— Да…
— Как же вы это узнали? Мне любопытно.
— Прошу вас, не будем говорить обо мне, — отвечала Клиона. — Это вам следует постараться понять, что произошло.
— Отлично понимаю. Видите ли, Маунтавон — мой друг. Он увиделся со мной утром сразу по приезде. Он поведал мне о своих намерениях, и я его благословил — по-моему, они с Берил идеально подходят друг другу.
— И вы все знали? — обернулась к нему с укором Клиона.
— Да, знал.
— И допустили… чтобы я, пересиливая себя, выполняла свой мучительный долг! Это бессердечно, жестоко!
Клиона вспыхнула от волнения, глаза у нее заблестели.
— Быть может, я хотел услышать о вашем отношении к любви.
— Не понимаю, почему это должно вас интересовать, — ответила Клиона с некоторым вызовом.
— Вы моя гостья, а сейчас и подопечная, и меня, естественно, интересует все, что вы думаете и делаете.
После минутного молчания Клиона заговорила в совсем ином тоне и очень неуверенно:
— Я думала об… этом! Я понимаю, какая для вас обуза сопровождать меня… когда Берил уехала. Быть может, для меня есть иная возможность вернуться домой. Но если даже и нет, обещаю доставлять вам поменьше хлопот… в путешествии.
— Вы очень заботливы. И действительно причинили немало беспокойства по дороге сюда.
— Я уже принесла извинения… за это, — отвечала Клиона. — Не очень любезно… напоминать о неприятном, тем более это произошло не по моей вине.
— Я часто вспоминаю ваше лицо, когда забрался в комнату, где вас держали бандиты, — задумчиво произнес лорд Рейвен. — В тот раз и, наверное, вчера вы, похоже, были рады меня видеть.
— Конечно, рада, — отозвалась Клиона. — Я молила бога о вашем появлении.
— Молили бога — обо мне? — Что-то в его голосе внушало ей необычайную робость, она ответила не сразу.