144 
— Она не сказала бы так разве что об особе королевских кровей. Я помню, как она была готова или, во всяком случае, утверждала, что готова женить Лестера на принцессе.
— Это был лишь предлог, чтобы скрыть истинную причину, — самодовольно кивнул Эссекс. — На ком бы я ни женился, она все равно пришла бы в бешенство.
— Вопрос заключается в том, — заговорила Пенелопа, — что будет теперь?
— Я в опале. Меня прогнали. «Теперь ты должен прислуживать своей жене, — заявила мне Елизавета, — поэтому пока я запрещаю тебе являться ко двору». Я поклонился и покинул ее. Она в прескверном настроении. Не завидую я сейчас ее приближенным.
Я спрашивала себя, насколько он искренен. Казалось, гнев королевы его нисколько не тревожит, что не могло не радовать Франческу.
— Представь себе, как сильно он тебя любит, — сказала я ей, — если не боится ради тебя навлечь на себя немилость Елизаветы.
Эти слова прозвучали эхом, донесшимся до нас из минувших лет. Танец повторялся, только на этот раз партнером королевы вместо Лестера был Эссекс. Двор как всегда загудел, обсуждая новость. Эссекс изгнан. Как это обрадовало его молодых соперников вроде Рейли и старых фаворитов. Даже Хэттон воспрял духом. В последнее время бедняга Хэттон значительно сдал, что было особенно заметно на фоне его былой активности. А ведь некогда он был лучшим танцором при дворе. Он и сейчас позволял себе наслаждаться танцами и даже танцевал с королевой, демонстрируя былое изящество. Эссекс затмил их всех, но его изгнание было на руку молодым фаворитам, таким как Рейли и Чарльз Блаунт.
Бедняге Хэттону было не суждено извлечь преимущества из ссылки Эссекса. Он становился все слабее и вскоре был вынужден удалиться в свой дом в Эли, где провел в мучениях несколько месяцев, страдая от какой-то болезни внутренних органов, а в конце года умер.
Королева опять погрузилась в меланхолию. Она ненавидела смерть, и никто не смел говорить о ней в ее присутствии. Должно быть, ей было очень грустно наблюдать, как ее старые друзья опадают с дерева жизни подобно переспевшим сливам, изъеденным болезнями и насекомыми.
Это заставляло ее все больше обращаться к молодежи.
Когда Франческа произвела на свет сына, мы назвали его в честь отца Робертом. Королева сменила гнев на милость и позволила Эссексу вернуться ко двору. Но его жену она видеть не желала.
Итак, королева и мой сын вновь были друзьями. Она держала его при себе, танцевала с ним, смеялась над его шутками, забавлялась его откровенностью. Они часто играли в карты до самого утра. Люди из ее ближайшего окружения утверждали, что когда Эссекса не было рядом, она не находила себе места.
О да, повторялась модель отношений королевы с Лестером, но Лестер из всего извлекал уроки, а Эссекс, увы, учиться не желал.
* * *
В конце концов я смирилась с тем, что королева никогда не простит мне брак с Лестером и что я всегда буду лишь сторонним наблюдателем событий, создававших историю нашей страны. Такой женщине, как я, очень трудно было принять этот факт, но я была не из тех, кто хандрит, сложив руки. Как и мои сын и дочь, я была готова бороться до конца. Мне всегда казалось, что если бы мне только было позволено хоть один раз встретиться и побеседовать с королевой, мы смогли бы отречься от старых обид. Она бы вспомнила, какое удовольствие доставляло ей наше общение, и, возможно, нам удалось бы прийти к некоторому взаимопониманию. Я уже была не Леттис Дадли, а Леттис Блаунт. Правда, у меня был молодой супруг, который обожал меня, и это могло вызвать ее раздражение. Возможно, она считала, что я заслуживаю наказания за содеянное. Я спрашивала себя, дошли ли до Елизаветы слухи о том, что это я помогла Лестеру покинуть этот мир. Видимо, нет. Она бы этого ни за что так не оставила.
Но я продолжала надеяться. Эссекс говорил мне, что всякий раз, когда он затрагивает тему моего возвращения ко двору, она мрачнеет так, что на нее страшно даже смотреть, отказывается обсуждать этот вопрос, отворачивается от него и не разговаривает с ним весь вечер. Она ясно давала понять, что этой темы не позволено касаться даже ему.
— Мне придется проявить осторожность, — говорил мне сын. — Но я все равно добьюсь своего.
Я догадывалась, что она свирепствует гораздо сильнее, чем Эссекс мне говорит, поскольку она намекнула, что своей настойчивостью он может добиться только собственного изгнания. Но я знала своего Роберта. Он никогда не успокаивался, пока ему не удавалось настоять на своем. Однако в этом вопросе он противопоставил свою волю воле королевы.
144 
