86 
Но в спальне было тихо. На меня накатил новый приступ кашля, а когда он миновал, я села на постель, раздумывая, как поступить дальше. У меня была одна надежда. Быть может, призрак атакует меня столь яростно, что второй призрак, мой папенька, прекратит ее существование. Я даже не знала, возможно ли это. Ее убили один раз, и она осталась в мире живых; а вдруг второй раз ее и не убьешь? Вдруг с тех пор она бессмертна? И откуда мне знать, что папенька сильнее, чем она?
От громоподобного рева оконная рама сорвалась с петель, вовсе вылетела из дома, с грохотом рухнула с третьего этажа, и звон стекла, разлетевшегося на тысячу осколков, едва не заглушил воя ветра и крика, сорвавшегося с моих уст. Спальня моя открылась стихиям. Я кинулась к двери, ища спасения, но меня оттолкнуло назад, и оба призрака едва меня не расплющили — я очутилась между ними, лицом к Сантине, спиною к папеньке. Я закричала, вырываясь, но они были слишком могучи, и то была нечеловеческая мощь, однако я, слабейшая из нас троих, как-то умудрилась выскользнуть, добралась до двери, вылетела наружу и захлопнула дверь. Коридор лежал в руинах. На полу валялись разбитые картины, ковер содрали с пола, перекрутили и разорвали на куски. Обои шелушились, и гниющая, влажная каменная громада стен истекала некоей первобытной жижей. Очевидно, что Сантина рассвирепела, ибо я не желала умереть; теперь она вознамерилась уничтожить все. Если я желала ее разъярить, я своего добилась. Я домчалась до конца коридора и распахнула дверь, не зная, куда бежать дальше.
За потайной дверью мне предстояла лестница, а затем еще две.
Одна вела на крышу, куда отправляться небезопасно, другая — в комнату к мистеру Уэстерли. Я горестно возопила. Мне не следовало сворачивать сюда. Надо было вернуться на площадку и бежать во двор. Сильнее всего, всего ожесточеннее призрак бесновался в доме. Чем дальше от дома, тем надежнее. Я обернулась на дверь своей спальни — там раздавался ужасный рев, воинственные крики, но я заподозрила, что, минуй я дверь снова, она почувствует меня и я окажусь посреди поля боя, откуда могу и не вернуться живой. Внезапно обретя решимость, я развернулась, взбежала по лестнице, распахнула дверь на вершине и поспешно захлопнула ее за собой.
Глава двадцать третья
В тишине комнаты хрипел мистер Уэстерли. Я прижалась ухом к двери и прислушалась, понуждая себя сдержать слезы, переводя дух, а затем, набравшись мужества, обернулась к телу на постели.
От жалости у меня екнуло сердце. Предо мною лежала страшная оболочка человеческого существа. Руки застыли поверх одеяла, ладони распухли, нескольких пальцев недоставало, от других остались одни культи. Лицо его не походило на лицо. Он был почти совершенно лыс, искореженный череп превратился в сплошной неисцелимый кровоподтек, а левый висок и щеку диковинным манером перекосило, и взгляд мой отказывался на них сосредоточиться. Левый глаз выбит; вместо него зияла багрово-черная дыра. Правый глаз, как ни странно, остался цел, ресницы его и веки были единственной человеческой чертою этого человека; зрачок в голубой радужке пристально, живо вперился в меня. Нос в нескольких местах сломан. Зубы выбиты. Губы и подбородок срослись в сплошное месиво, и неясно было, где естественная краснота губ превращалась в противоестественно алый подбородок. Кусок челюсти вовсе отсутствовал, и я видела эмаль, видела кость. И однако, невзирая на весь этот ужас, меня переполняло одно лишь сострадание. Жесточайшее злодейство его жены, думала я, — дозволить ему выжить в подобном состоянии.
Душераздирающий крик сорвался с его губ, и я зажала рот рукою, не в силах слышать такую боль. Он снова застонал — точно взревел смертельно раненный зверь; мне почудилось, будто он тщится что-то сказать. Но голосовые связки пострадали, и слова, хотя исторглись из горла, вышли почти неразборчивы.
— Мне так жаль, — сказала я, шагнула к нему и взяла его за руку. Мне было безразлично, какова она на вид, какова на ощупь; этот человек отчаянно нуждался в человеческом прикосновении. — Мне так жаль, Джеймс. — Я назвала его по имени, невзирая на разницу наших положений; мне казалось, что по крайней мере в этой комнате мы равны.
Стон его стал отчетливее; я чувствовала, как он изо всех сил борется с собою, дабы я его поняла. Голова его оторвалась от подушки, стон повторился. Я склонилась ближе, пытаясь разобрать слова.
86 
