39 
Но больше всего девушку волновало то, что ей никак не удавалось выбросить из головы эти темные глаза, этот проницательный взгляд. Отчего-то Маше было трудно вспомнить, какой взгляд у Роберта. Да что там, она не вспоминала о нем весь день! Это было как маленькое предательство: думать о человеке несколько месяцев, прокрутить в своей горячей голове миллионы сценариев, каждый из которых заканчивался их долгой и счастливой жизнью, и вдруг обнаружить, что не можешь выкинуть из головы другое.
Впрочем, Роберт же тоже не вспомнил о ней – ни разу за весь день. Ни разу с субботы, подумала Маша, и легкий укол разочарования заставил ее протрезветь. Какое дело Роберту, о ком она думает. Да и вообще, ни о ком она не думает. Вот вымоет голову, выпьет ромашкового чаю, обо всем забудет и уснет.
А завтра будет новый день.
Черт, кажется, именно это Дон Корлеоне сказал ей на прощание.
Наутро Маша почувствовала себя намного лучше, хотя бы потому, что спала целых восемь долгих часов подряд. Проснувшись, она решила, во‑первых, списать свои вчерашние странности на чрезмерную усталость и перенапряжение (а разве это не так?). Во-вторых, она закачала свою любимую, пересмотренную «до дыр» фотографию Роберта на экран своего телефона и поставила перед собой на стол, пока пила кофе и доедала оставшийся еще от родителей сыр.
– Кофе и сыр! – с наслаждением протянула она, глядя на цифрового Роберта. Отчего-то она испытывала необъяснимое чувство вины, будто вчерашними мыслями она каким-то образом опозорила их пусть и несуществующие, но идеальные отношения. Роберт смотрел с фотки осуждающе.
– Но что я могла поделать! Он же – заказчик! – Оправдания звучали неубедительно. – Я же старалась для нас, для твоего проекта. И потом, он мне ни чуточки, ни капельки не нравится.
Роберт, может быть, ей и поверил, но сама она отвернулась от фотографии, спрятала лицо. Понравился? Это не то слово. Да она вспыхивала, вспоминая эти плотно сжатые губы, высокий лоб, внимательный взгляд. Гончаров. Гори огнем все. Она любит Роберта. Она будет приносить ему кофе, если их поставят вместе на этот проект. Впрочем, Маша была уверена: после вчерашнего падения «в грязь лицом» этот мерзкий олигарх ее уволит.
Слова про «мерзкого олигарха» Маша проговорила с особенным удовольствием, как бы компенсируя все невольные чувства-симпатии, возникавшие у нее против воли. В то, что мерзкий олигарх ее может уволить по-настоящему, Маше почему-то не верилось. Нет, не может человек, который отказался высадить девушку перед темнеющим парком, выкинуть ее с работы.
И переносил на руках через грязь. Под дождем. А стал бы Роберт ради нее мараться?
Мысли были не те, которые Маша планировала думать за завтраком, и Роберт посмотрел на нее с неодобрением с экрана телефона – и потух. Автоматическое отключение. Маша вздохнула, посмотрела на часы, вскочила и побежала. Сегодня она решила выглядеть максимально неформально. Хватит ей уже платьев и обтягивающих юбок-карандашей. Если бы вчера она додумалась прийти на работу в своих любимых тонких белых джинсах и голубой кофточке, разве бы она так страдала? В кедах можно пробежать по любому полю.
Решено. Маша нацепила кеды, переложила все из испорченной сумки в рюкзачок и, уже на бегу, проверила поступившие ей на голосовую почту сообщения. Звонила мама, рассказывала (в трех сообщениях подряд), как у папы на местную грязь пошла аллергия. Звонила подруга Соня, просила дать ей светло-синее платье. Нахмурившись, Маша попыталась представить, где сейчас может быть светло-синее платье, и пришла к неутешительному выводу, что оно может оказаться у мамы в Карловых Варах – ей оно нравится даже больше, чем Маше.
Звонил Степочка. Сливатель паролей. Борец с информационной безопасностью и кофеман. Зла не хватает.
В думах о нем Маша зашла в офис, пробежала мимо секретарского стола, наскоро поздоровавшись с Жанной и Людмилой Михайловной. Маша бросила взгляд в сторону стола той самой Юли, но ее не было на месте. Прошла в зал, предварительно заглянув в кабинет Щучки – нет ли там видимых волн его разрушительной радиации. Все было более-менее мирно. По крайней мере, казалось. Неподалеку стоял Павлик и читал газетку. Ну, или что он там с ней делал… Потому что иногда у всех, кто знал Павлика, возникали сомнения в его умении читать. Павлик мог рулить, мог не рулить и мог обсуждать дела, которые его не касаются.
39 
