– А если сильная?
– Коли сильная, давить придется. Он сопротивляться станет, а ты в себя, в себя ее тяни, да своею волею дави. Коли кровь смешана, так тебе к его душе ворота открыты. И войти сможешь, и за собой утащить. А ты думал, отрок? Яблочко наливное само в руку падет? Нет такого пути, чтобы само все получалось. Хочешь победы - иди и сразись…
Волхв наклонился вперед и толкнул Андрея в лоб. Тот откинулся назад, кувыркнулся через борт лодки, ухнулся в воду и… проснулся.
В Крыму уже царила ночь. Тихая, теплая, безветренная. Андрей тихонько дохнул - пар изо рта все-таки пошел, но едва заметный. Зима в здешних краях уже отступила. Князь выбрался из-под тегиляя, повел плечами, поднялся. Вся стоянка дружно посапывала. Даже дежурный у еле теплящегося костерка. Но тот не спал: сопел себе под нос, однако угольки поправлял.
– Дрова где? - подойдя, шепотом спросил Зверев.
Невольник из освобожденных поднял голову, тут же вскочил, словно расправленная пружина, резко поклонился. Князь отступил, вскинул палец:
– Только без нервов! Людей разбудишь. Где дрова?
Выбрав пару ровных поленьев, Андрей плотно их сомкнул и велел насыпать сверху углей. Со светящейся красной горкой перед собой он поднялся по тропе, высыпал угли на ровную каменную прогалину, накрыл сверху поленьями, а сам вернулся назад и выбрал в припасах топлива пучок веток и тонкого ломкого валежника. Вернувшись к своему очагу, отложил поленья, засыпал угли хворостом. Тот полыхнул столбом огня, тут же осевшим, стал потрескивать под низкими красными язычками. В их свете Андрей раскрыл кошель, один за другим вытащил дублоны, старательно отряхивая - не дай бог часть следа из мешочка убрать. Спохватился, сбегал вниз, подобрал стоящую между Мефодием и Полелем деревянную пиалу, черпнул воды из ручья, поднялся на горку, полешком разровнял почти прогоревшие угли. Кажется, все было готово…
Зверев раскрыл кошель как можно шире, закрыл глаза, восстанавливая в памяти облик наместника, зашептал:
– Встану не помолясь, выйду не перекрестясь, не калиткой-воротами, а сырым подвалом, окладным бревном, выйду на чисто поле, поклонюсь на четыре стороны. Ты, ветер, воздуха повелитель, меня послушай, среди ночи тихой свою силу себе оставь. Ты, Ярило ясное, меня послушай, среди ночи тихой свет, тепло не дари. Ты, Земля-кормилица, всему породительница, среди ночи отдохни, никого не корми. Ты, плоть земная, у меня останься, в руке соберись, судьбе покорись. Ты, огонь, возьми смертную плоть, сделай ее бесплотным дымом…
Последняя фраза заговора должна была развеять плоть недруга и его судьбу, став проклятием на смертный извод, но сейчас ученику чародея требовалось совсем другое, и он, замолчав, перевернул кошель. След Барас-Ахмет-паши высыпался на угли тонкой серой струйкой, послышался треск, вверх взметнулось округлое сизое облачко.
Андрей торопливо наклонился, втянул его в себя и тут же выдохнул в приготовленную пиалу. Вода вмиг закружилась, по ней протекла тонкая бурая струйка, расползлась во все стороны. Князь облегченно перевел дух: кажется, получилось. Османский наместник отдал-таки побратимской чаше свою долю крови. Теперь осталось только достать нож, чиркнуть себе по запястью и позволить тонкой темной струйке закапать туда же. Наконец зелье было готово.
– Из чрева одной земли мы вышли, в одну землю уйдем, под одним небом ходим, одним воздухом дышим, от семени Сварогова общий род ведем. Соедини же нас, праотец великий, общей кровью, общей думой, общей радостью и общим горем с сего часа и до маровой чаши… - Зверев дохнул в сторону, а потом решительно, большими жадными глотками осушил пиалу. Выронил ее на угли. Закрыл глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям.
Холодная, как лед, вода прокатилась до желудка… По спине пробежали волной снизу вверх мурашки, рассыпались по плечам, спустились к ладоням, поселились на них слабым холодком. Губы согрело ласковым теплом. Снова холод на ладонях. Слабая нега внизу живота, тепло в груди, приятная боль в спине… Андрей закрыл глаза - но невнятные образы все равно продолжали метаться перед глазами.
Холодок в плече, в ладони, нега… По лицу вновь прошла теплая волна.
«Гарем? - внезапно осенило князя. - Барас-Ахмет-паша развлекается в гареме?»
И видимо, эта мысль оказалась доступна не ему одному - безмятежность наместника исчезла, Андрея ударило тревогой. Паша что-то делал, двигался - но слабый контакт не позволял понять, что именно? Видимо, его невольный побратим поступил так же, как поступают все, кто ощущает неясную, беспредметную тревогу: крутил головой, принюхивался и прислушивался, гладил ладонью рукоять клинка. В нынешние времена люди, игнорирующие любые признаки опасности, долго не живут.