— Надеюсь. И все же я был вынужден написать отцу, что ты живешь в Париже только потому, что так нам удобнее видеться. Если б он узнал, что ты поешь в театре, он бы меня не понял.
Орнелла долго молчала, потом спросила:
— Что пишет Леон?
— Все как обычно, особых новостей нет. Твоя мать жива и здорова. Ты не хочешь ее навестить? Ведь она живет совсем одна.
— Сейчас я не могу уехать — сезон в разгаре, и я должна заниматься.
Дино сел на постели. Дождь стих, над соседней крышей взошла луна и осветила комнату. Взгляд Дино упал на расшитую шелком огненно-красную шаль, висевшую на спинке стула. Он купил ее, пораженный сказочной расцветкой, казавшейся столь необычной в том жестоком, сером мире, в каком ему приходилось жить, и привез в подарок жене. Он забыл о том, что замужние корсиканки не носят ярких вещей. Впрочем, замужние корсиканки не делают почти ничего из того, что делала Орнелла.
— Зачем тебе все это? Разве ты похожа на француженок, парижанок! Ты цельная, умная, великодушная, чистая!
Орнелла тоже поднялась, нежно обняла мужа и негромко, но твердо произнесла:
— Я не могу жить без цели, без смысла, жить просто так. Когда я пою, мир вокруг меняется, и я сама тоже преображаюсь, я дышу, слышу, вижу и чувствую, что готова совершить невозможное.
— Разве на Корсике у тебя была цель?
— Была. Неужели ты не помнишь?
— Нет. Какая?
Она нашла в себе силы улыбнуться.
— Отомстить семейству Гальяни. Вспомни, как я в тебя выстрелила. И ты меня простил.
— Да, простил. Потому что понял, почему ты это сделала. А сейчас не понимаю.
— Что я делаю не так? — тихо спросила она.
— Я тебя люблю. В тебе одной моя жизнь и судьба. Потому я прошу тебя бросить театр. Ты сможешь по-прежнему жить в Париже, если захочешь. Мне тоже обещали прибавить жалованье, и, надеюсь, вскоре я смогу оплачивать отдельную квартиру. Но если ты согласишься вернуться на Корсику и если… родишь ребенка, я стану самым счастливым человеком на свете.
Из глаз Орнеллы закапали слезы. О детях Дино заговорил впервые. Он никогда не вспоминал об этом после несчастья, которое постигло ее два года назад, но, значит, он думал об этом.
Корсиканскую семью, лишенную потомства, уподобляют дереву, навеки застывшему в зимней поре. Если у корсиканца есть дети, даже будучи стариком, он смотрит в будущее, если их нет — перед ним маячит только могила.
— Я родила бы, Дино, если б… могла!
Он смягчился.
— Пусть так. Но я переживаю, а ты нет. Тебе все равно.
— Ты хочешь взять другую? — прошептала Орнелла.
— Нет. И вряд ли когда-нибудь захочу. Но я желаю видеть тебя такой, какой полюбил.
Когда утром Мадлена негромко постучала, а после робко вошла в незапертую дверь, она не сразу поняла, что случилось.
— Простите меня. Мне надо в театр, а все мои вещи остались здесь и потому…
И осеклась, заметив, что Орнелла сидит на кровати одна, бледная, неподвижная, с остекленевшим взглядом.
— Что произошло? — воскликнула Мадлена.
— Дино ушел.
— Как? Куда?
— Не знаю. Он сказал, что мы не понимаем друг друга. Я напрасно умоляла его остаться, — сказала Орнелла.
Мадлена села рядом и осторожно накрыла ладонью пальцы подруги. Они долго молчали. За окном по-прежнему шумел дождь, клокотал в горле водосточной трубы, проходящей рядом с крохотным чердачным окошком. Дождь был унылый, парижский, не похожий на стремительный, теплый, корсиканский ливень.
Стоило ему начаться, как Орнелла выскакивала на улицу, жадно вдыхая посвежевший воздух, радостно подставляя тело под небесные струи. В такие минуты она испытывала чувство удивительной свободы и счастья и любила весь мир, еще не зная, какой жестокой бывает любовь.
Часть третья
Глава 1
Весной 1811 года Винсенте Маркато решил переехать на материк. Он собирался взять с собой жену, Кармину с ребенком и кухарку Фелису.
Незадолго до отъезда в Тулон Бьянка попросила у мужа позволения навестить родителей. Леон и Сандра были вполне довольны жизнью: хозяйство процветало, отец переписывался с Дино, который служил в наполеоновской армии и недавно получил звание капитана. От Джулио не было вестей, однако старший сын сообщил, что встречался с братом, и у того все в порядке. С некоторых пор Дино перестал писать про Орнеллу, и родители гадали, что могло случиться.