Орнелла выросла среди дикой природы, неиспорченных притворством людей, и ее кредо была свобода. Будь ее воля, она заменила бы томность исполнения живостью, слащавость — веселостью, жеманство — искренностью. Иногда поздним вечером, перед закрытием театра, когда сцена была свободна, она, случалось, пела одна, не задумываясь над тем, слышит ее кто-нибудь или нет. Орнелла интуитивно угадывала: хорошо петь — не значило ослеплять публику собой и своим дарованием, главное — проникнуться чувствами, поступками героев оперы и передать их ощущения зрителю своим голосом так, как это невозможно выразить словом. Ей нравились персонажи, спорящие с жизнью и с судьбой, в партии которых она могла вложить личные чувства.
Орнелла спустилась с чердака. Пока она разговаривала с подругой, погода испортилась. Пейзаж выглядел призрачным, нереальным: клочья тумана напоминали лохмотья — они свисали с небес, словно рубище бедняка. Сырой воздух был насыщен запахами улицы.
Осторожно ступая по мокрой и скользкой мостовой, Орнелла думала о Дино, о том, что его каждую минуту могут убить, и гадала, где он сейчас. Ей не давало покоя не только это. Орнелле казалось, что их отношения изменились, любовь приобрела трагический привкус, в нее проникло чувство взаимной вины.
Дино так и не смог примириться с тем, что она осталась служить в театре. Не то чтобы он ей не доверял, и все же это бросило на их жизнь тень, тень настороженности и непонимания. Дино считал себя виноватым в том, что не сумел сделать так, чтобы жена ни в чем не нуждалась и ни о чем не жалела, говоря иначе — сделать ее счастливой. А Орнелла страдала оттого, что видела перед собой не прежнего, безоглядно влюбленного в нее Дино, а другого человека, замкнутого, озабоченного проблемами, словно надевшего на себя невидимую узду.
Скрепя сердце Орнелла остановила экипаж, забралась внутрь и назвала адрес. Кучер хлестнул лошадей.
Пошел мокрый снег; он падал со странным монотонным шуршанием, заглушая остальные звуки. Мостовая была угольно-черной, тогда как деревья выглядели сказочно белыми, а тротуары — пепельно-серыми; их покрывал слой липкой и мокрой грязи.
Орнелла думала о том месте, куда ей пришлось поехать. Судя по словам господина Дюверне, это был салон некоей дамы, которая имела обыкновение приглашать к себе литераторов, художников, музыкантов.
Нынче утром, проходя мимо Орнеллы, руководитель труппы внезапно остановился и произнес:
— Гальяни? Не желаешь заработать? Алессию Бачелли пригласили спеть, но она не в настроении и не сможет поехать. Ты же знаешь ее репертуар?
Орнелла замерла. Алессия была солисткой; Орнелла не раз повторяла ее арии, но ехать куда-то, чтобы петь перед незнакомыми людьми?!
— Соглашайся, — Дюверне помахал бумажкой перед ее носом, — а то мне больше некому предложить. Не беспокойся, там соберется приличное общество, тебя никто не тронет. К тому же хозяйка салона обещала заплатить по-царски.
Не желая сердить Дюверне, который уже начал хмуриться, Орнелла взяла адрес. К тому же ей польстило, что руководитель труппы помнит ее имя.
Теперь она жалела, что согласилась. Одно дело петь перед публичными женщинами или присоединять свой голос к хору и совсем иное — выступать перед искушенными светскими людьми.
Дверь особняка отворил лакей, а потом Орнеллу встретила нарядная женщина, по-видимому, хозяйка салона, явно обладающая властью, умеющая очаровывать и пленять. Взглянув на Орнеллу с недосягаемой высоты, она холодно осведомилась:
— Вы Алессия Бачелли?
— Нет.
— Вы тоже прима?
— Я пою в хоре.
— Они что, сошли с ума?! Я приглашаю солистку, а мне присылают хористку! Имейте в виду, я не заплачу вам того, что обещано Алессии Бачелли. А если споете плохо, вообще ничего не получите.
Орнелла пожала плечами.
— Если хотите, я могу уехать.
— Еще чего! Мои гости ждут. Раздевайтесь и проходите в салон.
Орнелла сняла потрепанную накидку и осталась в простом черном платье. Окинув взглядом ее наряд, хозяйка брезгливо поморщилась.
— Что мне петь? — спросила Орнелла.
— Я не знаю, что вы умеете, — презрительно произнесла женщина.
Орнелла вошла в комнату. Она не слышала, что сказала присутствующим хозяйка, но чутко уловила притворные вздохи и пренебрежительные смешки.
Обстановка салона была роскошной. Большой камин с экраном, серебряные подсвечники, напольные зеркала. На круглых столиках красного дерева стояли бокалы с вином.