Последние отзывы

  26  

Дино покорно кивнул, Данте недовольно нахмурился, а Джулио, минуту назад презрительно скаливший зубы, зашелся от злости. Его незаконный медовый месяц с Карминой был в самом разгаре, и он считал верхом глупости бегать по горам с оружием из-за какого-то осла!

— Сами они ослы, — сказал он старшему брату, когда они чистили ружья. — Кровная месть из-за падали! Оттащили бы этого осла обратно и подкинули соседям!

— Тогда те первыми объявили бы нам войну, — рассудительно произнес Дино. — Ситуация безвыходная, ты сам это понимаешь.

Джулио поднял голову и встретился взглядом с темно-серыми глазами брата.

— Неужели ты согласен с отцом?

— Согласен я или нет — не имеет значения. Так или иначе, нам приходится ему подчиняться.

— Пусть бы отправил в горы Данте, тому не терпится пострелять, — процедил Джулио. — А я бы остался дома. Не вижу ничего полезного в том, чтобы бегать по жаре и подставлять себя под пули!

— Твое мнение никого не волнует, — заметил Дино. — Если ты начнешь говорить то, что думаешь, тебе придется уехать отсюда.

— Возможно, я так и сделаю! — с досадой произнес Джулио.

Дино вспоминал этот разговор, когда возвращался из дома в маки после того, как отец велел ему сходить домой и принести запасное ружье, а заодно узнать, как Данте, работники и женщины справляются с хозяйством. Дино подозревал, что скоро война закончится: приближался сезон сбора винограда, когда мысли отца и других мужчин всецело поглощены урожаем.

Дино сказал брату правду: если ты нарушаешь устои, становишься изгнанником, изгоем. Это понимали все корсиканцы и предпочитали жить по правилам. Иные воспринимали это как само собой разумеющееся, другим приходилось себя ломать. Хотя Дино не принадлежал к первым, ему вовсе не хотелось разделить судьбу вторых.

Его путь пролегал по выгоревшему маки. Земля была покрыта белесым пеплом, напоминавшим муку. Кое-где из земли торчали почерневшие мертвые кустарники, а в иных местах пробивались зеленые ростки. Дино соблюдал известные предосторожности: осматривал кусты, изгороди, часто останавливался, чтобы прислушаться к шуму полей и понять, не доносятся ли откуда-то посторонние звуки.

А потом он увидел девушку. Она шла, не прячась, и несла на правом плече ружье, а в левой руке — небольшой узелок. Подол ее черного платья полоскался на ветру, а походка была свободной и легкой. И она, она — пела: ее голос был похож на реку, которая вышла из берегов, а слова бередили душу.

Это была Орнелла Санто. Дино бесшумно двинулся следом за ней под прикрытием густого кустарника, растущего по обочинам дороги.

Утром мать сказала Орнелле:

— Ты зря ходишь в маки и носишь мужчинам пули.

— Почему?

— Потому что ты чужая для них, а они — для тебя.

Орнелла вопросительно посмотрела на мать.

— Если б они принимали нас за своих, ни за что не выдали бы Андреа жандармам, — пояснила Беатрис. — Вспомни, такого никогда не случалось!

— Все дело в том, что Амато был офицером французской армии, — сказала Орнелла.

— Неважно! Мы чужаки, чужаки в родной деревне, и все потому, что так решили Гальяни!

— Почему тогда они берут у меня пули?

— Потому что они им нужны. При виде оружия и боеприпасов мужчины не могут думать ни о чем другом.

— Хорошо, — согласилась Орнелла, — сегодня я схожу туда последний раз.

Она брела по выжженной земле в растерянности и тоске и от тоски слагала песню. Орнелле была невыносима мысль о том, что она осталась совсем одна, без малейшей поддержки, а главное — без смысла жизни. Она не знала, что стало с Андреа, но была уверена в том, что он не вернется на Корсику. По каким-то понятным только ей соображениям Беатрис не поехала в Аяччо и не попыталась узнать о судьбе сына.

— Так будет тяжелее и ему, и нам, — сказала она дочери, и Орнелла не нашлась, что ответить.

Будь у нее деньги, друзья или побольше жизненного опыта, она бы сама отправилась в город. Однако пока Орнелла размышляла о том, что делать, время было упущено: Андреа наверняка перевезли на материк, туда, где его след мог потеряться безвозвратно.

Дино боялся окликнуть Орнеллу, подумав, что она сразу начнет стрелять, и молча шел за ней. Неожиданно он подумал, что на острове даже искусство подчинено войне: мужчины всегда украшали оружие и крайне редко — свои дома или предметы быта. Некоторые женщины вели себя не лучше. Что мешало Орнелле Санто надеть цветное платье и нацепить пусть дешевые браслеты и бусы? Впрочем, она была красива и без этого, красива диковатой, таинственной красотой.

  26