63 
— Не очень, — ответил Элистер.
— Совершенно ненормально, — возмутилась Элинор.
— Да, такое встречается редко, я сама готова это признать. Но дело в том, что все можно исправить.
Элистер и Элинор чуть не подскочили на месте и уставились на нее.
— Правда? — недоверчиво спросила Элинор.
— Разумеется, — ответила доктор Уошингтон. — Я и сама могу это сделать. Фактически, операция очень несложная. Займет всего час-другой.
— А когда закончится?..
— Когда закончится, Барнаби больше не будет летать. Станет как все прочие. Обычным ребенком. Что бы ни значило слово «обычный».
С этими словами доктор Уошингтон улыбнулась, Элистер ощерился, а у Элинор был такой вид, будто она готова завопить от восторга и пуститься в пляс по всей палате. Только один человек не был уверен, как ему относиться к этому известию, способному перевернуть всю его жизнь. Сам Барнаби. Но на него никто не смотрел — и его мнение, судя по всему, никого не интересовало.
— Как скоро вы сможете ее сделать, доктор? — спросил Элистер. — Хотите, мы его прямо сейчас подержим? Я уверен, анестезия ему не нужна. Он очень прочный маленький мальчик. Сделан из чистого упрямства.
— Ну, быть может, не прямо сейчас, — ответила доктор Уошингтон, делая пометку в таблице: проконсультироваться со штатным психиатром. — Но сегодня операция возможна. Я могу назначить Барнаби часов на шесть, если вам так не терпится. Потом ночью он хорошенько выспится, еще сутки — под наблюдением, и завтра к вечеру Барнаби вполне сможет вернуться домой.
— И вы совершенно уверены, что он станет обычным? — спросила Элинор.
— Таким же обычным, во всяком случае, как вы или ваш супруг.
А больше Элистеру и Элинор ничего и не требовалось.
Глава 25
Привычная прелесть полета
В конце дня к Барнаби в больницу пришли Генри и Мелани. У них с собой была большая кожаная сумка, слега расстегнутая сверху, внутри что-то возилось и позвякивало. Посмотрев на своего младшего брата на кровати, Мелани поставила сумку на пол, и та как-то свернулась и совершенно затихла.
— Барнаби! — воскликнула Мелани, кинулась к нему и крепко обняла. — Мы так по тебе скучали. Я только на пустой потолок погляжу — и сразу в слезы.
— Привет, Барнаби, — сказал Генри и тоже его обнял. — Ты как вообще?
— Нормально, — ответил Барнаби. — У меня было много отличных приключений. Встретил много необычных людей. Повидал много интересных мест.
— А хочешь знать, что было тут, в Сиднее? — спросила Мелани.
— Ну еще бы!
— Ровным счетом ничего, — ответила она и скривилась. — Тут так скучно. Вообще ничего не происходит.
— Но это же великолепнейший город на свете!
— Это ты так считаешь. Вот бы нам уехать куда-нибудь и попасть в отличные приключения. Тебе так повезло.
Барнаби не знал, что на это ответить. Он не привык, чтобы ему завидовали.
— А что случилось после того, как я улетел? — спросил он. Ему очень хотелось знать, как его исчезновение объяснили остальным Бракетам. — Что мама с папой сказали? Они часто меня вспоминали?
— Сначала — немножко, — ответила Мелани. — А потом, когда стало казаться, что ты больше не вернешься, и вообще перестали. Они сказали, что ты сам виноват, раз вот так взял и улетел.
— По-моему, тут не только я виноват, — произнес Барнаби, слегка опечалившись.
— Ну да, — подтвердил Генри. — То есть нет — не только, наверное. Но все равно надо было слушаться, когда тебе говорят.
Барнаби нахмурился.
— Чего слушаться? — спросил он. — Ты о чем это?
— Ну, мама нам рассказывала, что ты начал ныть, дескать, в рюкзаке жарко, — объяснила Мелани. — Она тебе сказала, что у тебя нет выбора — только ходить с рюкзаком, иначе улетишь. Но ты стал капризничать и слушать ее не захотел.
— Она сказала нам, что ты его снял из непослушания, — добавил Генри. — И сразу взлетел. Она пыталась тебя поймать, но тут налетел ветер, и она глазом моргнуть не успела, как тебя уже унесло высоко.
— Но мне кажется, они тебя уже простили, — сказала Мелани.
— Конечно, простили, — отозвался Генри. — Они же так рады, что ты вернулся живой и невредимый. Что такое, Барнаби? Ты какого-то странного цвета стал. Все же так было, нет?
Барнаби открыл было рот — в нем из живота к горлу поднимался огромный клубок ярости. Дома его не было много недель; иногда он почти ничего не ел, иногда не знал, где будет ночевать, и не раз его критиковали за неприятный запах. Бывали времена, когда он очень боялся, и бывали времена, когда ему было очень одиноко. Барнаби посмотрел на брата с сестрой — ему хотелось рассказать им, как именно все произошло и как он вообще оказался в такой ситуации. Но у них были такие встревоженные лица, что стало понятно: они не просто поверили родителям — им было нужно верить в их версию событий. Потому что о чем-либо другом даже помыслить было ужасно.
63 
