12 
В тот вечер она долго говорила об этом с Эйвери, надеясь услышать мудрый отклик.
— Нельзя заставить человека быть таким, каким он просто не создан, — напомнила ей Эйвери. — Он мечтает о том, что тебе ни к чему. По крайней мере говорит, что мечтает. Брак, дети прямо сейчас, пока он еще сравнительно молод, Уолл-стрит, право, а не живопись, — вот что ему нужно, как и традиционный мир, и жизнь в нем. Если он считает твой образ жизни богемным, значит, так жить он не желает.
— Понимаю, — тихо произнесла Франческа. — Мне просто грустно. Тяжело будет видеть, как он переезжает. — Весь минувший год она провела в постоянной борьбе, и это было не легче. Но теперь они больше не спорили и не ссорились, как раньше, на протяжении нескольких месяцев. Они почти не разговаривали, разве что перебрасывались парой фраз, необходимых, чтобы завершить прежние отношения. Все это напоминало даже не развод, а смерть. За последние пять лет Франческа почти забыла, как больно видеть подобные финалы. Эйвери сочувствовала ей и радовалась, что Генри охотно согласился помочь дочери с галереей. По крайней мере у Франчески останется бизнес и дом. Значит, не все еще потеряно.
Франческа поделилась с Эйвери планами: как только у нее появится время, она займется поиском новых художников. Ей хотелось сделать все возможное, лишь бы галерея продолжала существовать и набирать популярность, а кроме того, она считала себя обязанной отчитываться перед отцом, хотя он и уверял, что не намерен вникать в дела галереи. Ему и без того хватало дел: весной намечалась выставка. Поддержку дочери он был готов обеспечить, но диктовать ей свои условия не собирался. Франческа знала, что делает, оба понимали: пройдет еще немало времени, прежде чем галерея начнет приносить существенную прибыль. Отец относился к этому положению спокойно — в отличие от Тодда, которому не терпелось увидеть результаты. Но такой подход для художественных галерей просто-напросто не годился. Отец прав, Тодд действительно был случайным человеком в мире искусства. И теперь вернулся в свою стихию.
Вечером Франческа просмотрела в газете и в Интернете объявления тех, кто искал соседей и жилье. Ни одно из них не соответствовало ее требованиям. Подумав, она решила сама поместить объявление. Дом на Чарлз-стрит было решено разделить по этажам. На самом верхнем находилась маленькая солнечная гостиная, с которой соседствовали спальня площадью еще меньше и совсем крохотная ванная — впрочем, этих комнат вполне хватило бы одному человеку. Все три комнаты сейчас занимал Тодд. Этажом ниже располагалась спальня самой Франчески, в недавнем прошлом — их общая спальня с Тоддом, а при ней — гардеробная, отделанная мрамором ванная и кабинет, где работала Франческа.
Столовую под бывшей общей спальней она намеревалась превратить в гостиную, благо рядом была ванная для гостей, а библиотеку — в спальню для жильца, который пожелает арендовать весь этаж. Большую гостиную Франческа решила оставить за собой, кухня занимала помещение на уровне сада — просторная, солнечная, с удобной зоной столовой, которой смогла бы пользоваться и хозяйка, и все ее квартиранты. К кухне прилегала большая кладовая, где сейчас Тодд хранил свой спортивный инвентарь. Ее окно было обращено в сторону сада, при ней имелась приличная ванная, и вместе они, как студия, могли сойти для третьего жильца. Конечно, поначалу будет нелегко, но места в доме хватит для четверых — при условии, что все жильцы будут вежливыми, воспитанными и внимательными друг к другу. Итак, сдать можно верхний этаж, этаж под собственной спальней и студию рядом с кухней. Франческа была уверена, что все сложится как надо.
Тем вечером она составила подробное описание дома и каждого из сдаваемых помещений. Сперва она хотела подчеркнуть в объявлении, что комнаты сдаются только женщинам, но ставить лишние условия, с ходу отвергая достойных кандидатов, ей не хотелось. Поэтому упоминать про пол будущих жильцов она не стала, решив сначала посмотреть, кто откликнется на объявление.
Она перечитывала объявление в последний раз, когда в дверь кабинета постучался Тодд, шагнул на порог и остановился с озабоченным лицом.
— У тебя все хорошо?
Он беспокоился за нее, по-прежнему считал, что без него она не справится, значит, должна продать этот дом. Однако он понимал, что ничего подобного она не сделает, — мало того, из упрямства будет прилагать все усилия, чтобы добиться своего, даже если ради этого ей придется впустить в дом чужих людей. Затея с жильцами казалась Тодду сумасбродством и внушала тревогу.
12 
