Что еще мне остается? Барнаби устроил мне выволочку именно за то, что я пыталась обсуждать бывшего мужа с посторонними мужчинами, и – вынуждена признать – был совершенно прав.
Он вообще всегда прав, мой адвокат.
Ублюдок!
– Может, еще по одной? – предлагаю я и, схватив сумочку, поспешно вытаскиваю оттуда кошелек.
Ч-черт!!!
Сумочка распахивается, и вслед за кошельком оттуда вываливается вся моя коллекция «Дюрексов». «Ребристый» падает на стол, «Особо тонкий, для лучшей чувствительности» плюхается в бокал Лоркана, а «Максимум естественного удовольствия» оказывается в мисочке с орешками.
– Ох, простите!.. – Я поспешно хватаю яркие пакетики и засовываю обратно в сумочку. – Это не то, что вы подумали… Они нужны мне для сына – для его школьного проекта.
– В интересной школе учится ваш сын, – говорит Лоркан, хладнокровно выуживая презерватив из своего бокала и протягивая мне. – Кстати, сколько ему лет?
– Семь.
– Семь?! – Лоркан явно шокирован.
– Это долго рассказывать… – Я виновато усмехаюсь и беру у него из рук пакетик, с которого еще капает джин. – Еще раз простите. Позвольте, я закажу вам новую порцию.
Я машинально вытираю «Особо тонкий» бумажной салфеткой.
– Я бы на вашем месте его выбросил, – говорит Лоркан, внимательно следя за моими манипуляциями. – Впрочем, если он вам очень нужен…
Я вскидываю на него взгляд. Лицо у него совершенно бесстрастное, но в голосе звучит что-то такое, отчего мне хочется рассмеяться.
– Расточительность – порок, бережливость – добродетель, – парирую я, пряча презервативы обратно в сумочку. – Так как насчет еще одной порции джина, на сей раз – без контрацептивов?
– Я закажу, – он откидывается далеко назад, ставя стул на задние ножки, и поднимает руку, подзывая официанта, а я ловлю себя на том, что любуюсь его длинным и гибким телом. Не знаю, то ли это джин виноват, то ли на меня так подействовали мои собственные слова (когда я сказала ему, что он должен быть хорош в постели), но я начинаю испытывать легкое возбуждение. Мысленно я уже примеряю себя к нему. Каково будет ощущать прикосновение этих рук? Приятно ли будет пропускать между пальцами эти волосы? Его упрямый подбородок уже обметало легкой синевой отросшей щетины, и я заранее представляю, как она будет тереться о мою кожу, но мне это даже понравится. Трение порождает искры. Именно они пробегают сейчас между нами, еще немного – и огонь окончательно разгорится!
Мне кажется, что в постели Лоркан должен действовать решительно, но не торопясь. Серьезно и вдумчиво. Несомненно, секс для него такое же важное дело, как необходимость заботиться о благополучии близкого друга.
Я сказала – «кажется»?.. Интересно… С какого перепуга мне вдруг стали казаться такие вещи?
Лоркан со стуком возвращает стул в нормальное положение и смотрит на меня. Его веки слегка подрагивают. Похоже, он тоже о чем-то сосредоточенно размышляет, прикидывает, оценивает. Вот его взгляд скользит по моим ногам, и я слегка сдвигаюсь в кресле, чтобы подол моего платья задрался чуточку выше.
Я уверена – в постели он любит кусаться. Не до крови, конечно, но так, чтобы на коже остались следы зубов. Не знаю, с чего я это взяла. Должно быть, я чувствую такие вещи на уровне инстинкта.
О чем говорить дальше, я не имею ни малейшего представления. Во всяком случае, мне не приходит в голову никаких легких, ни к чему не обязывающих слов. Надо выпить еще, решаю я про себя. Еще порции джина должно хватить. Ну а потом…
– Итак… – Я первой нарушаю затянувшееся молчание.
– Итак… – отзывается он, и добавляет без всякого перехода: – Кстати, вам нужно сегодня возвращаться к сыну?
– Нет. Сегодня он ночует у приятеля.
– Ага…
Это многозначительное «ага»… И взгляд в упор… И странное стеснение в груди… Наверное, я просто давно не была с мужчиной. Слишком давно. Ему я, конечно, об этом не скажу. Если он спросит, я отвечу, что, мол, недавно у меня был непродолжительный роман с одним известным спортсменом (телекомментатором, художником и т. п.), но продолжения не последовало. Почему? Как-то не сложилось… Именно так – небрежно, походя – нужно отвечать на подобные вопросы. И ни слова – об одиночестве, тоске, о пустых, ничем не заполненных вечерах, о растущем разочаровании, которое ни на что конкретно не направлено. Ни на что, если не считать собственной незавидной участи. Стресс… Это слово звучит в ушах, словно барабанная дробь, не умолкающая ни на секунду и не дающая ни минуты покоя.