«Эрл Грей» был подан с дешевым сахарным печеньем. Делия подумала, что миссис Т. прежде не позволялось печь такое печенье и она пошла в сладкий «загул» на этих выходных.
— Как давно вы женаты? — спросила Делия, распространяя непринужденную атмосферу.
— Двадцать четыре года.
— И все их провели в Чаббе?
— Да, на факультете богословия. Том был рукоположенным епископом англиканской церкви, хоть его епархия и ограничивалась Чаббом и факультетом богословия. Он также считался выдающимся специалистом по Средневековью. Область знаний и интересов декана Вейнфлита лежала в иной плоскости, и потому Том стал единственным экспертом по этой эпохе.
— Вы называете его Том. Но мне казалось, что ваш муж такой человек, который предпочел бы обращение Томас.
— О, так и есть! Но я называла его Том. — Эдит прокашлялась. — Мне было бы удобней, если бы вы называли меня Эди, сержант.
— Только если вы будете называть меня Делия. А как вас звал Том?
— Эдит.
— Том был помешан на своей работе?
Эдит Тинкерман недоуменно моргнула.
— Помешан?
— Безумно любил? Страстно увлекался? Мой папа до ухода на пенсию был деканом в Оксфорде — и безумно, безумно помешанным на своей работе! У него во дворе сейчас есть бомбоубежище. Мама постоянно убеждает его, что сейчас, когда Никсон стал президентом, нет необходимости там запираться.
— По крайней мере, твой папа кажется интересным. Боюсь, Тома таким назвать нельзя. Он был очень скучным.
— Как давно он мучился от нехватки бэ — двенадцать?
— Давным — давно, — охотно ответила вдова. — Я всегда считала, что это — попытка Тома казаться интереснее. Он ведь не держал своей зависимости в секрете.
— Не держал? Увлекательно! А разве он не боялся, что когда узнают о его уколах, то подумают, будто он колет себе какие — нибудь наркотики?
— Нет. У бэ — двенадцать такой яркий цвет, и Том всегда помахивал в воздухе шприцем или ампулой — все выглядело законным, он так думал. Он устраивал целое представление из укола: нужно усесться, расслабиться, сделать несколько глубоких вдохов, пожаловаться на слабость. Мне кажется, многие думали, что он болен чем — то чудовищным, и Тому это нравилось. А в следующую же секунду после укола он вскакивал, словно получил благословение Божье.
— Это невозможно, — заметила Делия.
— Можете мне не говорить. Все доктора объясняли: чтобы укол подействовал, нужно несколько дней — но Тому все нипочем. Он был уверен, что инъекция срабатывает немедленно.
— Значит, это действительно стало для него механизмом для привлечения внимания, — сказала Делия. — Тем не менее он немного нервничал на банкете, верно?
— И это тоже, — ответила Эдит. — Он был слишком педантичным и потому скучным оратором, но полагал, что говорит хорошо, ведь его предложения грамматически правильны — Том был помешан на правильном английском. Прошла целая вечность с тех пор, как он выступал перед аудиторией больше, чем на факультете, и он очень нервничал. Эм — Эм не любил его, и Том это знал. Конечно же, он знал, что Эм — Эм сильно сопротивлялся его назначению на пост главы издательства. Эту должность вручили ему Роджер и Генри Парсонсы, которые тоже находились на банкете. Он едва ли не каменел от напряжения, Делия.
— Я понимаю, Эди. Продолжайте, дорогая.
— Эм — Эм напомнил Тому, что всего несколько мгновений отделяют его от значимого момента, и Том запаниковал. Его мог успокоить только укол. Между нами сидели трое, но я все равно видела его состояние и была уверена — он сейчас подаст мне знак. Тогда я покинула стол, набрала витамин из ампулы в шприц и вышла из дамской комнаты. Он ждал меня в углу, практически невменяемый. Его раздражение заставило меня нервничать, и я расплакалась. — Женщина вздрогнула от нахлынувших воспоминаний. — В любом случае, я сделала ему укол в шею, и он умчался обратно за стол. Думаю, никто даже не заметил моего отсутствия.
— А где вы взяли именно ту ампулу и шприц, Эди?
— Вот тут немного странно! — воскликнула она. — Я сидела, а шприц лежал прямо рядом с моей сумочкой; правда, не помню, чтобы я клала его туда. Хотя клала, наверное. Том был в отвратительном настроении еще перед выходом, а я… я всегда начинаю нервничать, когда он такой. Я и положила все в сумочку.
— Где вы храните бэ — двенадцать?
Эдит встала и подошла к двери, за которой оказалась небольшая кладовая с полками, где лежали бакалея и нетоксичные бытовые товары, такие как туалетная бумага и стиральный порошок. Деревянная коробочка, размером в два раза меньше обувной, стояла здесь же на полке. Эдит Тинкерман взяла ее и положила на стол перед Делией.