99 
— Выходит, он не против роскоши, Милли?
Такие же голубые, как у Патрика, глаза распахнулись в неподражаемой манере.
— Думаю, все воспринимают Джима неправильно, — сказала она. — Он не из тех ужасных людей, что носят рубахи из дерюги и хлещут себя по спине. Это было бы мазохизмом, а он не мазохист. Он просто безразличен к некоторым внешним атрибутам, потому что прежде их не замечал — его мозг занят иным. Но, когда этим утром я надела на него шелковую рубашку, он был потрясен. Он никогда не носил ничего шелкового прежде и представления не имел, какие ощущения на теле вызывают дорогие вещи. Таков Джим. Теперь же он, возможно, будет носить только шелковые рубашки. — Она улыбнулась. — Можешь поверить, в нем проснулась частичка тщеславия! Когда он смотрел на себя в зеркало, то удивился, как шелк подчеркивает его фигуру.
— А фигура мощная, — заметил Кармайн.
— Да, но обычно он ощущает себя внутри тела, как в скорлупе. Сегодня утром ему понравился его внешний вид.
— Что еще ему понравилось?
— Размер его кабинета. Ему действительно придется взять отгул, чтобы сделать полки на стене. Только представь: Джим, берущий отгул! Я всегда знала, что он мечтает о кабинете, уставленном полками с книгами и журналами, но никак не ожидала, что он будет плотничать сам.
— Он умеет работать руками, Милли?
— Конечно. В течение многих лет мы жили в жутких лачугах, где все было разбито. Он научился плотничать, замешивать бетон, штукатурить и чинить трубы. Проводка всегда оставалась на мне — я в этом столь же искусна, как и любой профессиональный электрик. Только Джим такой перфекционист, что полки будут чуть ли не резными; он нашел какой — то молдинг, который планирует приклеить на край каждой полки, и наша библиотека станет выглядеть первоклассно. Еще Марио Черутти дал ему замечательный старинный стол, такой огромный, со множеством ящиков и большой рабочей поверхностью. Джим такой аккуратист.
Милли посмотрела на официантку.
— Я буду раковый суп, рулет из омаров и салат с соусом «Тысяча островов», — заказала она с самой счастливой улыбкой.
— Мне то же, — сказал Кармайн, пока официантка наливала кофе. Потом он строго посмотрел на Милли. — А у тебя будет кабинет, Милли?
Она покраснела, смущение ей шло.
— О, Кармайн, надеюсь, мне он не понадобится, — ответила она. — Я хочу детскую и спальни для детей.
— Звучит так, словно ты покупаешь этот дом.
— Да. Джим согласился в тот же миг, когда переступил порог. Хорошая цена за сравнительно большой дом, так сказал папа. ИЧ планирует выплатить нам весь гонорар, как только поступят деньги, вместо того чтобы разделить его на привычные выплаты два раза в год. Если бы они придерживались последнего, то прошло бы больше года, прежде чем мы увидели бы деньги.
— Разве они не выплатили аванс? — спросил Кармайн.
Милли засомневалась.
— Если и выплатили, то мне не сказали. И Джим, как обычно, вложил их в свою работу.
— Это нужно прекратить, Милли.
— Да, нужно.
Кармайн дал ей время поесть; она была такой голодной, что проглотила парфе на десерт и принялась за кофе.
Он больше не мог оттягивать разговор.
— Милли, мне нужно больше информации о тетродотоксине, — сказал Кармайн.
Милли тотчас сникла.
— О, это.
— Да, это. Поверь, мне не хочется бередить раны, но прошло довольно много времени, чтобы мы оба могли взглянуть на кражу иначе. Почему ты это сделала?
— Почему сделала что? — переспросила она в недоумении.
— Неубедительно, Милли. Ты знаешь, равно как и я. Что заставило тебя заявить о краже этого невероятно редкого яда?
— Я хотела поступить правильно.
— Возможно, но ты заявила не поэтому. И заявила особым способом. Не мне, а своему отцу, который, ты знала, передаст информацию мне, таким образом избавив себя от ряда вопросов, на которые тебе было бы затруднительно ответить. Тебе обязательно надо было уведомить полицию об исчезновении яда из института, но ты не знала достаточно, чтобы чувствовать себя уверенно при разговоре со мной.
Смех Милли зазвучал неестественно.
— Бог ты мой, ты говоришь так, словно я участвовала в заговоре, — проговорила она дрожащим голосом.
— Нет, я так не думаю, — ответил Кармайн. — Думаю, твои размышления были следующими: Томас Тинкерман, ради морали и самомнения запретивший стопроцентный бестселлер, плюс злой муж, который может разгадать силу тетродотоксина с той же легкостью, что и любого другого вещества. — Кармайн замолк, пристально глядя на нее.
99 
