Придерживая двумя руками пластмассовую коробку с пирожными, Фрэнси взбиралась по крутым ступеням в квартиру над гаражом. Когда Анджела Пикар предложила ему снять это жилье, Ной не раздумывал ни минуты, мотивируя свой выбор тем, что ему осточертели номера в мотелях. А Фрэнси не рискнула возразить матери. Теперь она послушно тащила наверх их квартиранту очередное проявление материнской доброты и прокручивала в уме все то, над чем не переставала размышлять остаток дня. Для начала было бы замечательно, чтобы мамины пирожные понравились Ною Гордону не меньше лазаньи, потому что он ей нужен в благодушном настроении. Она шла к нему с серьезным предложением. Возможно, это импульсивное решение — попросту ошибка. Но может быть, и самый выгодный вклад ее денег.
Порыв холодного ветра заставил ее поежиться. Она выскочила из дома без жакета, решив, что свитера из ангоры вполне достаточно, чтобы пробежать какой-то десяток метров. И вот теперь мерзла под дверью, за которой стояла мертвая тишина. Фрэнси постучала погромче.
Ной открыл дверь, и Фрэнси невольно попятилась, вцепившись в коробку, словно в спасательный круг. На нем не было рубашки. И мышцы на загорелой груди красноречиво свидетельствовали о постоянных тренировках. Каштановые волосы курчавились на груди, и узкая темная полоска уходила под расстегнутый ремень на брюках. Она заставила себя перевести взгляд на его лицо. Ной Гордон склонил голову набок, в его глазах прыгали веселые чертики. Он буквально наслаждался ее смущением. Она еще попятилась назад.
— Я зайду позже. Извините, что помешала.
Он как ни в чем не бывало описал рукой церемонный круг:
— Входите, пожалуйста. Вы ничуть мне не помешали. Я просто переодевался для разминки. Но это подождет.
Ее взгляд снова метнулся к расстегнутому ремню.
— Да входите же. Я только наброшу рубашку, и мы поговорим.
«Поговорим»! Ради этого она и пришла сюда. Она робко вошла в гостиную и протянула ему коробку.
— Мама решила подсластить вам новоселье…
Он приподнял крышку. Пирожные венчали конусы белого крема, щедро усыпанные фисташками и шоколадными чипсами. По-детски макнув палец в крем, он облизал его.
— Восхитительно! Как они называются?
— Канноли.
Он улыбнулся. Затем внимательно посмотрел на Фрэнси:
— Но вы ведь пришли не только из-за этого?
«Догадливый, дьявол, — подумала Фрэнси. — Вот Брент никогда не мог читать ее как открытую книгу. А этот Ной…» Это ее раздражало, и она разнервничалась еще больше. Еще бы, они с Ноем одни в небольшой комнате, а у него голый торс… Она отводила взгляд, чтобы не пялиться на него. На глаза попались гири.
— Вы их таскаете за собой, куда бы ни поехали?
— Даже тренажер лыжники складывают, и он помещается в любой багажник, а уж для гирь и подавно не требуется много места.
— Вам удобно здесь? У вас есть все необходимое?
Его глаза вспыхнули. Идиотский вопрос. Но и его реакция очень странная. Между ней и этим Ноем так и проскакивают какие-то дьявольские искры. Интересно, о чем он думает?
Но ответил он совершенно буднично и, как всегда, очень вежливо:
— Великолепная квартира. Гораздо уютнее, чем номер в мотеле. Здесь чувствуешь себя почти… как дома.
И снова в его голосе прозвучала грусть, так что хотелось протянуть руку и погладить его. Она попыталась увидеть комнату его глазами. Мама сама сшила портьеры, покрывало и съемный чехол на кресло: персиковые цветы на синем фоне. Софа и кресло занимали большую часть комнаты. На паркетном полу лежал сплетенный из синих и коричневых косичек ковер, очень домашний. Фрэнси приложила руку к вышивкам, висевшим на стене вместо картин, — пейзажики по мотивам времен года. Она отдыхала за вышивкой — прекрасный способ расслабиться. Сидишь себе и ни о чем не думаешь, а руки сами делают свое дело. Встанешь потом с кресла — а стресса как не бывало.
На кухне стол из светлого дерева, как и шкафчики; с ними прекрасно гармонировали занавески цвета кофе с молоком с синими разводами. От приоткрытой форточки занавески слегка колыхались, делая всю обстановку еще радостнее и уютнее, создавая хороший настрой.
— Я рада, что вам здесь понравилось. Иногда зимой, правда, бывает холодновато.
— Ваша мама принесла еще одно одеяло.
Фрэнси подозревала, что он не жаловал пижам, предпочитая спать нагишом. Это невыносимо — все время пялиться на его голую грудь. Еще и пальцы дернулись сами по себе — неужто к этим шелковистым завиткам? Господи! И что это с ней?