– Ты, маленькая дрянь! – Голос его дрожал от отвращения. – Что мать, что дочь!
До этого момента Кайли не знала, как это больно – быть отвергнутой. Она не забыла затопивший ее стыд и поклялась самой себе больше никогда не оказываться в таком положении. Но эта боль померкла перед тем, что случилось, когда они вернулись в Англию. Когда все грехи ее матери связали и с ней.
За что, так или иначе, ей приходилось расплачиваться до сих пор.
Ее одежда была мокрой, и Кайли начала дрожать. Отбросив горькие мысли, она заставила себя встать и направилась в ванную в надежде, что тонкая струйка теплой воды хоть немного согреет ее кожу. Больше помогло растирание жестким полотенцем и чашка горячего чая. Переодевшись в свою рабочую форму, Кайли услышала стук в дверь.
Круг ее общения был невелик из-за режима ее работы, к тому же она редко кого-то к себе приглашала. Кайли не хотела, чтобы люди удивлялись, как единственная дочь миллионера и актрисы, чье лицо часто появлялось на экранах в сериалах, могла оказаться в такой обшарпанной комнатушке.
Стук повторился, и она подошла к двери и открыла ее. Ее сердце пропустило удар. На пороге стоял Аристон. Мокрые волосы облепили его голову, словно черный шлем, плащ в каплях дождя. Кайли хотелось приказать ему убираться и захлопнуть дверь, но властная сила его ауры и песня сирен вновь предавшего ее тела не позволили ей это сделать. Все же он был чертовски хорош – мускулистое тело, тонкий греческий нос с небольшой горбинкой…
– Зачем вы здесь? – холодно спросила Кайли. – Вспомнили еще пару оскорблений?
Его губы скривились в подобии улыбки.
– Я подумал, что это вы оставили.
Только сейчас она заметила в его руках бежевый шарф. Этот шарф принадлежал ее матери – тонкий шелк с мелкими розовыми цветочками. Теперь рисунок поблек, но эта вещь была ей дорога. Она напоминала Кайли о женщине, которой когда-то была ее мать.
– Как вы узнали, где я живу? – поинтересовалась она.
– Это было нетрудно. Вы ведь записались в книге посетителей галереи, помните?
– Но зачем утруждать себя? Разве вы не могли делегировать это поручение кому-то из ваших многочисленных слуг?
– Мог. Но есть еще одна вещь, которую я предпочел бы не делегировать. И кроме того, я не думаю, что мы закончили наш разговор, не так ли?
Да, они не закончили, и многое осталось несказанным. Что, возможно, и к лучшему. И все же что-то не давало Кайли захлопнуть перед ним дверь. Аристон проделал этот путь, говорила она себе, чтобы принести шарф ее матери, и он промок. Почувствовал ли он, что она колеблется?
– Вы не пригласите меня войти? – мягко спросил он.
– Что ж, проходите, – кивнула Кайли и направилась в гостиную.
Ее сердце колотилось как бешеное. Она услышала стук закрывшейся двери. А когда повернулась и увидела его перед собой, такого властного и сильного, кровь прилила к ее лицу. Почему он? – думала она в отчаянии. Почему именно Аристону Кавакосу было суждено стать мужчиной, который обострял все ее чувства?
Кайли обратилась к нему с натянутой улыбкой:
– Если вы хотите еще раз попытаться оправдать ваше желание всех контролировать, то не стоит беспокоиться.
– Что вы имеете в виду?
– Увидев со мной вашего брата, вы тут же отправили его куда-то под предлогом неотложных дел. Разве это не странно?
На его скулах заиграли желваки.
– Я уже говорил вам. У него есть невеста. Молодая женщина, недавно закончившая университет. Между ней и вами разница в миллион световых лет. Тем не менее даже вам должно быть известно, что вести дела в заливе сейчас очень непросто – вы льстите себе, когда думаете, что я стал бы изобретать какую-то катастрофу, чтобы избавить его от вашей компании. Но я не собираюсь вам лгать. Не буду отрицать, я рад, что он уехал.
Кайли понимала его озабоченность. Контраст между ней и девушкой Павлоса в его представлении вряд ли мог быть более разительным. Квалифицированный врач – полная противоположность той, что едва ли была способна правильно написать свое имя – вот какой он видел ее в своем упрощенном шовинистическом свете. Если бы Аристон просто попросил, тогда она могла бы ему уступить. Кайли могла бы дать слово больше не видеться с Павлосом, что, вероятно, и так случилось бы рано или поздно. Но ведь он же не попросил ее, верно? Он приказал. И даже не презрение к ней бесило Кайли, а полное отсутствие признания ее как личности. Словно она не значила ровным счетом ничего. И все, что ей оставалось, это провести остаток жизни, расплачиваясь за ошибку молодости.