За окном было темно, и только желтоватый свет луны падал на каменную площадку. Прожектор все еще не работал, и это, хоть и было признаком беспорядка, радовало Добрынина. Нравились ему летние теплые ночи, усыпанные звездами небеса, свет луны, спускавшийся на самое дно ущелья.
Медведев вернулся в комнату контролера с тоненькой брошюркой в руках.
— «Обязанности командира спецточки», — прочитал Добрынин название серой брошюрки.
— Да, — капитан кивнул. — Правильно. Только не разрешение я им должен дать, хотя и так можно сказать… Значит, так, как командир спецточки я являюсь представителем советской власти на вверенной мне территории и исходя из этого могу производить регистрацию браков проживающих и работающих на данной территории граждан. Вот так тут сказано…
— Значит, можно? — обрадовался Добрынин.
— Что можно? — серьезно спросил капитан. — Это я решаю: регистрировать брак или не регистрировать. Написано «могу», а не «обязан»!
Радость покинула Добрынина — видел он, что Медведев любовь как серьезное чувство не уважает.
— Так что же? — спросил потерянным голосом народный контролер. — Не будете регистрировать?
Медведев уставился на крашеные доски пола. Задумался.
— Значит, так, — проговорил он, не поднимая головы. — Что важнее: задание Родины или такое личное дело, как брак?
Тут уже Добрынин опустил голову. Ответ на этот вопрос был настолько очевиден, что не было никакого смысла продолжать разговор.
«Да и действительно, когда любишь Родину, разве нужно еще кого-то любить?
— подумал народный контролер и сам скривился из-за своего неполного согласия с этой мыслью. — А Таня Ваплахова?.. Правда, она, кажется, Дмитрия больше Родины любила…» — Ну так что важнее? — настаивал на ответе Медведев.
— Что важнее, что важнее… ясно, что важнее — Родина, — ответил Добрынин, но голос его был настолько тихий и слабый, что можно было усомниться в искренности его слов.
— Вот-вот, Павел Александрович, — капитан поднял глаза и посмотрел на хмурого, внезапно почувствовавшего мыслительную усталость народного контролера.
— Значит, так, — тут капитан Медведев основательно вздохнул. — Передай им, что они женятся… женятся после первого же удачного запуска. Понятно?
У Добрынина после внутренних переживаний, причиненных этим неопределенным разговором, не оставалось сил даже улыбнуться. И он улыбнулся глазами. Даже чуть не заплакал…
— Я давно спросить вас хотел, Пал Александрович, — уже другим, более привычным тоном заговорил вдруг Медведев. — Так, из любопытства, только вы не обижайтесь.. Вы же не член партии… при такой работе и при таком доверии…
— Нет, — спокойно сказал Добрынин. — Может, и не член, но коммунист…
— Да, но если не член партии…
— Ленин был коммунистом еще до основания партии? Ведь так? — перебил народный контролер. — И Тверин был коммунистом задолго до партии!
— А-а… — со все еще немного озадаченным выражением лица, кивнул Медведев. — Значит, вы — настоящий коммунист?
— Ну вот, поняли, — улыбнулся Добрынин. — Член членом, а коммунист коммунистом… Так я могу им передать насчет брака?
— Да, — сказал Медведев. — Найдите Канюковича, и пускай им переведет!
— Хорошо, я и сам… — и тут Добрынин недоговорил, сам себя перебив.
Испугался даже — надо же, чуть сам не проговорился о своих «разговорах» с глухонемыми, не зная, разрешено это или нет…
Капитан ушел из добрынинской комнаты. Через минуту за стенкой раздался монотонный, негромкий американский голос. .
Добрынин обулся и вышел на площадку. Посмотрел на окошко на втором этаже общежития, где жили рабочие. Свет там горел, и народный контролер поспешил к зданию.
Постучался, потом хлопнул себя ладонью по лбу: чего стучать, если они ничего не слышат? Зашел.
Глухонемые сидели вчетвером за столом и играли в лото. Один держал на коленях мешочек с деревянными бочонками-номерами, а трое остальных напряженно смотрели на лежащие перед ними карточки, отрывая взгляд только когда рука «банкующего» вытаскивала и показывала играющим очередной номер.
Добрынин подошел к столу, оценил ситуацию на карточках. Потом дотронулся до плеча Севы. Тот сразу встрепенулся, задрал голову, посмотрел вопросительно на Добрынина.
Добрынин зажал пальцами воображаемую ручку и помахал рукой перед Севой. Тот вскочил, достал карандаш и листок бумаги.