9 
Марк сделал несколько шагов назад и остановился посередине камеры, крепко сжимая в правой руке кольцо клетки.
— Выходите! — требовательно прогремел Крученый.
— Нет, разрешите мне тоже тогда…
— Что тоже?
— Тоже досидеть свой срок… я ведь без птицы — никто… так просто, паразит…
— Совсем болен, — покачал головой Крученый. — Еще каюкнется тут в тюрьме… А ну, отберите у него птицу и выведите за ворота! — приказал начальник надзирателям. — И туда же ему чемодан его вынесете! Все, исполняйте!
И Крученый простучал по коридору тюрьмы тяжелыми подошвами сапог.
Надзиратели навалились на артиста, отобрали клетку, а его самого, завернув руки за спину, провели коридорами и отпустили только за тяжелыми железными воротами, отделявшими свободу от тюрьмы.
Там Марк опустился на землю, ослабевший от внутренней борьбы. Уселся прямо под воротами на прогретом солнцем булыжнике. В глазах собирались слезы.
За спиной на мгновение снова открылась дверца, и возле Марка мягко опустился его чемоданчик с обычным гастрольным набором вещей.
«Нет, я отсюда один не уйду, — упрямо думал Марк. — Я здесь буду сидеть, пока не освободят Кузьму…» Под вечер из ворот тюрьмы вышел Крученый с сыном. Увидев сидевшего на булыжнике артиста, Крученый остановился, посмотрел на бывшего подопечного с некоторой симпатией и даже с сочувствием.
— Ехали бы вы домой, товарищ Иванов!
— Я буду сидеть здесь, пока вы не освободите попугая! — как-то по-птичьи резко выпалил Марк. Лицо начальника тюрьмы изменилось.
— Па, выпусти птичку! — попросил тут папу Володя.
— Не встревай! — рявкнул на сына Крученый. Потом обернулся к Марку. — Скажите, если я ее освобожу, вы ее выпустите из клетки?
— Что? — Марк не понял странный вопрос. — Что вы говорите?
— Я говорю, товарищ Иванов, что вы в душе надзиратель! Вы же всю жизнь попугая в клетке держите! Вы даже в камере его полетать не выпускали, хотя камера по сравнению с вашей клеткой!.. И вы мне говорите: освободите! Да я и без вас бы освободил птицу и выпустил бы ее на волю, если б не была она осуждена советским судом за серьезное преступление. Ясно?
Марк вздохнул тяжело и уставился на булыжник.
— Мой вам добрый совет — уезжайте домой! — сказал напоследок Крученый и потащил за руку своего сына прочь.
А мальчишка все оглядывался и с интересом и сочувствием смотрел на оставшегося сидеть под воротами тюрьмы дядю.
— А я отсюда без Кузьмы не уйду! — разглядывая булыжник мостовой, проговорил упрямо Марк.
Однако уже на следующий день голодного и простудившегося ночью артиста связали и в таком состоянии погрузили в поезд, шедший в Москву.
Надзиратели, «провожавшие» его на вокзале, поручили проводнику кормить пассажира из рук и освободить его от веревок только в ближнем Подмосковье.
Лежать на нижней полке со связанными руками и ногами было неудобно. С трудом Марк поворачивался иногда с боку на бок. Хотелось поглядеть в окошко, но соседей в купе не было, и некого было попросить приподнять его хотя бы на минутку, чтобы смог он выловить своим больным взглядом из проносящихся мимо пейзажей какую-нибудь красивую картинку, какой-нибудь очаровательный кусочек своей великой Родины.
А как только вспоминал он об оставленном в тюрьме попугае — сами собою лились из его глаз слезы, и щипали щеки. И кожа щек уже чесалась, но руки были связаны, и болели перетянутые тугой веревкой кисти.
Открылась дверь в купе, и проводник, молодой паренек в синей форме и в фуражке, спросил:
— Чай пить будете?
— Сволочи! — вырвалось вдруг у Марка, и снова из его глаз полились слезы.
Марк рыдал, а обиженный им проводник ушел в тамбур и нервно закурил «Беломорканал». Это была его первая самостоятельная поездка проводником без наставника, и поездка эта обещала быть трудной.
Глава 7
Время шло быстро. Уже начали приходить на Подкремлевские луга письма с майскими штемпелями. Уже птицы голосили вовсю, заполняя своими криками и пением цветущие природные окрестности.
Солнце светило ярко, как прожектор. Воздух был чист и свеж.
И даже на щеках у Эква-Пырися появился неожиданный румянец, а на носу выступили едва заметные точечки веснушек.
Настроение у обоих жителей Подкремлевских лугов было отменным. Неделю назад получил старик посылку от одного крестьянина из Грузии, а в той посылке было килограммов пять апельсинов, только не простых фруктов, а накачанных чачей. Старик первым заметил это — тонкий у старика нюх оказался. Но, будучи по природе добрым и общительным, сразу рассказал он обо всем Банову, и три дня после получения посылки ели они эти апельсины и там же у костра под вечер засыпали. Хорошо, что не простудились.
9 
