Мазур повернул влево и включил фары — было уже темно, а фонари горели редко. Часовые попадались гораздо чаще, Мазур знал, что существует еще и довольно широкий пояс внешней охраны — что бы какие-нибудь обормоты не смогли издали обстрелять аэродром из минометов, как это проделывали партизаны в Южном Вьетнаме.
— Собственно, дело совершенно пустяковое, даже неловко тебя и просить, — сказала Рамона и послала ему лукавый взгляд. — Но ты ведь все равно потом пойдешь ко мне, верно?
— Уж это наверняка, — сказал он браво, пытаясь прогнать с глаз всплывшую вдруг рожу товарища замполита с его ухмылочкой.
— Груз из категории секретных, — сказала Рамона. — А потому к перевозке допускаются исключительно люди с особым допуском. Хорхе внезапно свалился, какая-то местная инфекция скрутила, их тут несчитано, сам знаешь… Вот я и решила тебя самую чуточку поэксплуатировать, — она фыркнула. — Говоря по совести, я бы и одна справилась, но эти пилоты — такие мачо… Как ни борется революция с этими старорежимными пережитками, а вас, мужчин, ничем не переделаешь… Нет, конечно, они примут у меня все бумаги, распишутся, где надлежит, свои выдадут — но это будет сопряжено с неизбежной легонькой демонстрацией мужского превосходства — будут якобы украдкой обмениваться многозначительными взглядами, плечами пожимать, задавать кучу лишних вопросов, как будто читать не умеют, и все такое прочее… Не первый раз сталкиваюсь. Потому и предпочитаю, чтобы бумаги им подавал напарник — но вот Хорхе, как назло… Поможешь?
— О чем разговор, — сказал Мазур. — Вот только… Как я с ними общаться-то буду?
— Я буду переводить, только и всего, — сказала Рамона. — Вот такое зрелище безусловно их самолюбие потешит: бравый мужчина руководит, а женщина при нем переводчицей, то есть в подчиненном положении. Приятная глазу картина — женщина на своем месте… — протянула она иронически.
— Понял, — сказал Мазур. — А это никаких уставов не нарушает?
— Никаких, — заверила Рамона. — Сдать груз — принять груз, и все дела. Ты человек свой, обвешанный допусками и пропусками, к нам прикомандированный… Вот, держи бумаги, их тут всего ничего. Я тебе буду подсказывать, где расписываться.
«ИЛ-76» с кубинскими опознавательными знаками стоял в самом конце длиннющей шеренги стратегических разведчиков, истребителей и транспортников, аппарель была откинута, рядом стояли два военных грузовика, и солдаты проворно, почти бегом таскали внутрь небольшие продолговатые ящики.
Самолет окружало не менее взвода автоматчиков, растянувшихся редкой цепочкой.
— Давай вон к тому, — распорядилась Рамона.
Мазур аккуратно остановил грузовик в метре от часового. Тот подошел, не снимая правой руки с висящего на плече автомата, левой поднял фонарик и осветил кабину. И документ Рамоны, и пропуск, выданный Мазуру кубинцами его, сразу видно, вполне удовлетворили. Он произнес длинную фразу, жестикулируя рукой с фонариком.
— Стой здесь, пока не отъедут грузовики, — перевела Рамона. — Потом будет наша очередь.
Ждать пришлось минут десять. Потом солдаты попрыгали в кузова, грузовики отъехали, ближайшие часовые расступились, и Мазур подогнал автоветерана задом, почти вплотную к кромке аппарели. Они вылезли из кабины. По аппарели тут же спустился подтянутый офицер в белоснежном кителе ВВС и лихо сдвинутой чуть набекрень фуражке — тончайшие усики, этакий воздушный гусар. Он с напускной бравадой отдал честь, на что Мазур просто-напросто кивнул, будучи без головного убора, да и вообще в штатском.
Красавчик в высокой фуражке (ухитрившийся вмиг раздеть Рамону взглядом), что-то спросил. Рамона ответила, кивнула Мазуру:
— Предъяви бумаги.
Мазур добросовестно предъявил, все три штуки, явно какие-то стандартные бланки наподобие накладных, с многочисленными подписями, печатями, кое-где вписанными от руки непонятными словами и цифрами. Изучив их, летчик кивнул, улыбнулся Мазуру, не обращая уже на Рамону особого внимания, что-то коротко сказал.
— Можно начинать погрузку, — прокомментировала Рамона.
Обернулась к грузовику и отдала какую-то команду. Через задний борт перемахнули четверо солдат, откинули его, подняли тент. Двое с натугой подхватили длинный, определенно тяжелый ящик.
Работали они шустро, почти бегом занося внутрь и те ящики, что выглядели изрядно тяжелыми, и те, что смотрелись гораздо легче. Мазур с Рамоной стояли поодаль в компании летчика. Повторялась сцена, свидетелем которой Мазур был в приемной: летчик ослепительно улыбаясь и поглаживая усики, сыпал длинными, наверняка цветистыми фразами, а Рамона отвечала коротко — наверняка не грубо, но флирт и тут явно не налаживался.