Особенно,... 
38 
Никогда прежде до этого момента Сюзанна и вообразить себе не могла, до чего чувствительны ее ноги. А живот… Господи! Она застонала от его близости и беспомощно замотала головой. Непередаваемое наслаждение поднималось и росло в ней. Смежив веки, она притянула его к себе за плечи, умоляя в душе, чтобы он не мучил ее так долго, и в то же время желая продлить мгновения сладкого блаженства.
— Твое тело сводит меня с ума, — тихо проговорил Норман, все ниже склоняясь над ней. Быстрыми легкими движениями языка он словно лакал бархатистую свежесть ее лица, век и полуоткрытых губ.
Ее пальцы гладили его лицо, рот, нос, густые брови, и, переводя дыхание, она ощущала тепло и тяжесть его груди еще ближе у своей обнаженной кожи.
Под его тяжестью ее изнемогающее от желания тело совсем утонуло в мягком матраце, и она выпростала руки, пытаясь еще теснее прижаться к нему, когда он приблизил свои губы к ее губам для поцелуя.
Ее пальцы теребили его густые волосы, а поцелуй все длился и длился. Его язык вонзился ей в рот — требовательный, умоляющий, алчущий, — а руки скользнули ей под бедра и, приподняв хрупкое тело, прижали к его телу с такой сокрушительной силой, что она всем существом ощутила, как страстно он желает ее.
Его вожделение пылало между ними как греческий огонь. Она растворилась, расплавилась в нем. Ее пьянила эта неутолимая жажда его рта, это долгое объятие, изнуряющий контакт с его горячим, мощным телом. Казалось, его тепло сжигает ее везде, где бы ни коснулось. Ей хотелось, чтобы этот поцелуй никогда не кончался, хотелось провести в его объятиях всю жизнь.
Норман не видел, не ощущал ничего вокруг, кроме этой женщины. Он обезумел от желания. Он видел только ее, стремясь заметить любое изменение ее состояния, хотел, чтобы любимой было хорошо, чтобы она не пожалела, что доверилась ему. Еще никогда ни к одной женщине он не пылал такой безумной, неукротимой страстью. Только к ней, к своей Сюзанне.
— Господи, — стонал он, стараясь сдерживать себя, боясь поспешить и нарушить сладостные мгновения. Хотелось продлить томление предвкушения и ожидания как можно дольше, чтобы достичь пика наслаждения одновременно с ней. Неужели это не сон? — пронеслось у него в голове. Неужели это произойдет?
Сюзанна продолжала ласкать его широкую грудь, царапая кожу ногтями, купаясь в ощущениях, словно в теплых водах океана, затягивающих ее все глубже и глубже. Ни с кем и никогда ей не было так хорошо. Только с ним.
Страсть победила в ней все проблески сознания. Жесткие завитки на его волосатой груди коснулись напрягшихся сосков, все более разжигая любовное пламя.
— Я хочу тебя, Норман, — призналась она. — Еще немного — и я умру, так мне хорошо с тобой. Прошу тебя… умоляю… — Ее бедра цепенели от жажды.
Она вновь прильнула к нему, но он становил ее.
— Любовь моя, скажи, что мне сделать для тебя. Я на все готов, лишь бы твое тело наполнилось гармонией любви.
Не в силах больше сдерживать всепобеждающий зов, она простонала:
— Норман… люби меня, люби меня!
Тогда он опустился над ней, содрогаясь от властно нахлынувшего желания. Всхлипнув, она приникла к нему, и тут он отдался во власть стихий.
Буря чувств закружила их с ураганной силой. Безудержными волнами, могучими и восхитительными, океан захлестывал берег. Накатываясь на него с каждым разом все дальше, замирая лишь на миг, чтобы проникнуть еще глубже, буря бушевала в упоении собственной дикой мощью, пока не победила все преграды, пока, океан не затопил землю от края до края. И сквозь грохот бури было слышно лишь повторяющееся, как заклинание, ее имя:
— Сюзанна, Сюзанна, Сюзанна…
Затем волны стали утихать, ветры улеглись и наступило истомленное затишье. Сюзанна лежала, совершенно обессиленная, сознавая лишь то, что жива. Норман все еще обнимал ее, их ноги переплелись, как поваленные штормом деревья. Последним словом, проводившим Сюзанну в царство сна, было ее имя на его устах.
Пробуждение Нормана было вызвано несколькими причинами. Во-первых, кровать сегодня почему-то казалась мягче обычного: он привык спать на более жестком матраце. Во-вторых, он замерз. Еще не совсем пробудившись от сна, Норман ощутил какое-то странное сочетание холода и тепла и блаженную истому, охватившую все его тело. Он лежал на правом боку, и с той стороны ему было тепло, зато левый бок почему-то ужасно мерз.
Неужели он во сне сбросил с себя одеяло? Не желая, чтобы невероятно приятные ощущения этой странной томной расслабленности уходили, Норман полежал еще немного не шевелясь, потом сладко и широко зевнул, едва не свернув челюсть. Вдруг справа почувствовал какое-то слабое движение. Норман застыл.
38 
